Треугольное колесо (рассказ)

[djjaz63]

Подробнее...

Треугольное колесо
(рассказ)
Любой, кто хоть что-то смыслил в науке, знал, что
получение энергии из атомного ядра невозможно. Тут и была
открыта цепная реакция.
Как легко можно доказать, излучатели энергии — «лучей
смерти» в популярной фантастике — неизбежно будут
раскаляться сами, а не сжигать мишень, что сделает их
неприменимыми на практике. Тут кто-то изобрел лазер.
Общеизвестно, что для создания ускорения космический
корабль должен выбрасывать вещество, а его команда будет
страдать от перегрузки все время, кроме периодов свободного
падения, не говоря уже о том, что нечего и мечтать о
маневрировании в космосе. Но нашлись иконоборцы, которые
придумали способ использовать положительные и
отрицательные гравитационные поля.
При скорости корабля меньшей, чем скорость света,
путешествие к звездам требует столетий. Поэтому другие
солнца и их планеты недостижимы для человечества
Уравнения Эйнштейна доказывают это со всей очевидностью.
Но был открыт квантовый надпрыжок, и тут же
сверхсветовые корабли заполонили Галактику.
Одно за другим рушились непреодолимые препятствия:
самые основополагающие законы природы, как выяснилось,
имели набранные мелким шрифтом примечания, и
непочтительные исследователи перепиливали одну за другой
решетки, препятствующие выходу человечества на свободу.
Теперь уже требовалась изрядная неосторожность, чтобы
утверждать, будто существует абсолютно незыблемая
истина или принципиально недостижимая цель.
Я как раз такой чудак. Поэтому я утверждаю, прямо и
недвусмысленно, что существуют некоторые вечные
жизненные ценности. Это, конечно, человеческие ценности,
Mutaiis mutandis[9], возможно, они также являются ценностями
и для любого мыслящего вида на любой обитаемой планете
Вселенной, но я не настаиваю на этом утверждении. На чем я
настаиваю — это что человек, дитя Земли, живет по
определенным неизменным законам.
К ним относятся:
Первый закон Паркинсона: объем любой работы
увеличивается, пока не окажутся заняты все имеющиеся в
наличии сотрудники.
Второй закон Паркинсона: траты растут вместе с
доходом.
Откровение Старджена: девяносто процентов всего —
дрянь.
Закон Мэрфи: все, что может испортиться, испортится.
Четвертый закон термодинамики: на любое дело нужно
больше времени и денег, чем планировалось.
Мое утверждение не столь безответственно, как может
показаться: приведенные характеристики образуют часть
моего определения человека.
Вэнс Холл
Комментарии к «Философии» Ноя Аркрайта
1
— Нет!
Рибо, отпрыск Легнора, Гилригорский Страж Границы,
отпрянул от рисунка, как если бы тот внезапно ожил.
— О чем ты только думаешь? — выдохнул он. — Сожги это!
Сожги немедленно! — Его дрожащая рука указала на большую
жаровню: выбивавшиеся из нее язычки пламени слегка
разгоняли сумрак, сгустившийся в приемном зале. — Кинь его в
огонь! И я ничего не видел, а ты мне ничего не показывал. Ты
понял?
Дэвид Фолкейн выпустил из рук листок бумаги с наброском.
Тот медленно спланировал на стол — все-таки атмосферное
давление на этой планете было на четверть больше земного.
— Да что… — его голос по-дурацки сорвался. Злость на себя
вытеснила страх. Дэвид расправил плечи и решительно
посмотрел в глаза айвенгца. — В чем дело? Это же просто
рисунок!
— Ты нарисовал малкино! — Рибо содрогнулся. — А ведь ты
не Посвященный и даже не принадлежишь к нашему виду.
Фолкейн во все глаза смотрел на инопланетянина — как
будто потомок землян мог что-нибудь прочесть на этом
нечеловеческом лице. В тусклом красном солнечном свете, косо
падавшем из узких окон, Рибо больше походил на льва, чем на
Homo sapiens, да и это сходство было отдаленным. Его тело
лишь в общих чертах напоминало человеческое: две руки, две
ноги, короткое и широкое туловище. Конечности были мощными
и длинными, ходил Рибо, наклонившись вперед, так что,
несмотря на его более чем двухметровый рост, Дэвид мог
смотреть ему в лицо, не задирая головы. Каждый из трех
оканчивавшихся острыми черными когтями пальцев на руке
айвенгца имел на один сустав больше, чем у человека, а
большие пальцы смотрели наружу. Покрывавший все тело
инопланетянина рыжий мех походил на жесткие перья — каждый
волосок имел несколько мохнатых отростков. Лицо было
плоским, нос отсутствовал вовсе — дыхательные отверстия
располагались по бокам мощных челюстей. Но если и можно
было что-то прочесть в огромных зеленых глазах и в выражении
неожиданно подвижного, почти женственного рта, этому
препятствовала затеняющая лицо косматая каштановая грива —
начинаясь на массивной круглоухой голове, она спускалась до
середины мускулистой спины. Оканчивающийся кисточкой хвост
нервно подергивался. Пара коротких кольчужных штанов и
кожаная перевязь с тяжелым боевым топором подчеркивали
экзотическую внешность хозяина замка.
Тем не менее, как было известно Фолкейну, мозг
инопланетянина был развит ничуть не меньше, чем его
собственный. Беда была только в том, что развивался он не на
Земле. К тому же, в дополнение ко всем эволюционным
различиям, разум айвенгца сформировала культура, до конца не
понятная ни одному человеку… Так в какой же мере можно
рассчитывать найти общий язык?
Юноша облизал потрескавшиеся в сухом холодном воздухе
Айвенго губы. Его рука не коснулась бластера, но он внезапно
осознал, как приятно ощущать на бедре солидную тяжесть
оружия. Преодолевая растерянность, Дэвид выдавил из себя:
— Я приношу извинения, если мои действия оказались
оскорбительны. Ты должен понять, что чужестранец может
нарушить обычаи по неведению. Не объяснишь ли ты мне, в чем
Дело?
Напряжение немного отпустило Рибо. Его глаза, более
чувствительные к низкочастотной части спектра, обшарили углы
зала, скрытые тенями от не столь острого взгляда гостя. Но никто
не прятался за покрытыми причудливой резьбой каменными
колоннами. Кроме языков пламени в жаровне и струйки едкого
дыма, в просторном помещении все было недвижимо. Снаружи
— Фолкейн неожиданно ощутил, как далеки от него эти
свободные просторы, — бесконечный ветер завывал в горах
вокруг Гилригора.
— Да, — ответил Страж Границы, — я понимаю, что ты
действовал по незнанию. Ты можешь не сомневаться в моем
дружеском к тебе расположении — не только потому, что ты в
настоящий момент мой гость, но и ради того глотка свежего
воздуха, которым ты и твои спутники оказались в нашей затхлой
стране.
— Которым мы могли бы оказаться, — поправил его
Фолкейн. — Будущее зависит от того, останемся ли мы в живых,
не забудь. А это, в свою очередь, зависит от твоей помощи.
«Хорошо сказано, — поздравил себя юноша — Вот слышал бы
это Шустер. Может быть, тогда он перестал бы бубнить, что из
меня никогда не получится торговец, если я не научусь как
следует управляться со словами».
— Я не смогу помочь вам, если с меня живьем сдерут
кожу, — резко ответил Рибо. — Сожги это, говорю.
Фолкейн, прищурившись, всматривался в свой рисунок. На
нем была изображена большая платформа на колесах, в которую
можно было бы запрячь двадцать фастиг. Всю дорогу от
космического корабля до замка он предвкушал, как потрясен и
обрадован будет его благородный хозяин. Он уже видел себя не
Дэви-на-побегушках, не Дэви-прислугой-за все, подмастерьем и
бесплатным слугой господина торгового агента Мартина
Шустера, а Фолкейном с Гермеса, Прометеем, даровавшим
благодарным жителям Ларсума великую идею колеса. «Что же
здесь не так?» — растерянно подумал он. Эта мысль тут же, с
характерным для его семнадцати лет максимализмом, приобрела
обобщенную форму: «Почему все всегда выходит не так?»
Дэвид по инкрустированному раковинами полу подошел к
жаровне и бросил рисунок в огонь. Листок вспыхнул, съежился,
превратился в пепел. Обернувшись к Рибо, Фолкейн заметил, что
тот окончательно успокоился. Страж Границы налил в кубок вина
из графина на столе и выпил его одним глотком.
— Хорошее вино, — пророкотал он. — Хотел бы я, чтобы ты
составил мне компанию. Так печально, когда не можешь
предложить гостю угощение.
— Ты же знаешь, ваша еда — для нас яд, — ответил
Фолкейн. — Кстати, это одна из причин, почему нам необходимо
перевезти работопроизводитель из Гилригора на наш корабль, и
не откладывая. Но все же объясни мне, что плохого в устройстве,
которое я нарисовал? Его легко построить. Такие устройства —
мы называем их повозками — одно из самых важных
изобретений моего народа. Во многом благодаря им мы стали
больше чем просто…
Фолкейн оборвал себя прежде, чем слово «дикари» или
«варвары» сорвалось с его языка. Ведь наследственная
должность Рибо — Стража Границы — как раз и обязывала его
следить за тем, чтобы племена дикарей оставались по свою
сторону гор Касун. Ларсум — цивилизованная страна, с развитым
сельским хозяйством, металлургией, городами, дорогами,
торговлей, грамотным населением.
Со всеми достижениями цивилизации. — кроме колеса.
Жители переносили грузы на спине или перевозили их на
вьючных животных, на лодках, на волокушах, зимой на санях —
только не на колесных повозках. Задумавшись обо всем этом,
Дэвид припомнил, что даже и катки никогда не использовались.
— Идея заключается в том, что круглые предметы катятся, —
рискнул он продолжить тему.
Рибо начертил в воздухе магический знак, отвращающий
зло.
— Лучше не будем говорить об этом. — Но тут же с
солдатской расторопностью передумал. — Однако я должен тебе
объяснить, ничего не поделаешь. Видишь ли, малкино —
слишком священный предмет, чтобы употреблять его для низких
житейских надобностей. Наказание за нарушение закона —
смерть, с провинившегося сдирают кожу: иначе гнев Бога падет
на всю страну.
Фолкейн вступил в очередное сражение с чужим языком.
Ознакомительные ленты на борту «Что за веселье» позволили
ему освоить разговорную речь, но не могли передать
семантических тонкостей — первая экспедиция на Айвенго
пробыла на планете недостаточно долго для этого.
Произнесенное Рибо слово, которое Дэвид мысленно перевел
как «священный», подразумевало больше, чем просто
принадлежность к религиозным понятиям: в нем звучали
обертоны могущества, маны[10], еще чего-то невыразимого.
Ладно, Бог с ним.
— Что такое малкино!
— Это… это круглое. Я не могу его тебе нарисовать — это
позволено только Посвященным. Это нечто абсолютно круглое.
— А, понятно. Мы называем это «круг» или, если речь идет
об объемном предмете, «сфера». Колесо тоже круглое. Ну, я
думаю, можно бы сделать колесо и слегка неправильной формы.
— Нет. — Рибо встряхнул гривой. — Если только форма не
станет столь неправильной, что колесо уже не сможет катиться.
Даже если бы Посвященные и позволили — а я совершенно
уверен, что они не позволят и из-за своей вражды к вам, и из-за
приверженности догме, — крестьяне так перепугаются, что
разорвут вас на части. — Взгляд светящихся в полумраке глаз
Рибо переместился на бластер Фолкейна. — Да, конечно, у вас
могучее оружие, выбрасывающее огонь. Но вас всего четверо.
Что вы сможете против тысяч воинов, стреляющих в вас, прячась
за холмами и деревьями?
Фолкейн припомнил увиденное — сначала в Эске, потом во
время своей поездки на запад вдоль Дороги Солнца и теперь в
замке. Все архитектурные формы состояли из резко очерченных
многоугольников. Мебель и утварь были или квадратными, или
вытянутыми. Даже самые изысканные драгоценности, вроде
золотого кубка Рибо, включали в свои орнаменты лишь
вытянутые эллипсы или небольшие дуги

[djjaz63]

Дэвид почувствовал растерянность.
— Почему? — хрипло спросил он. — Что делает эту… эту
форму… столь священной?
— Ну… — Рибо тяжело опустился в кресло, обвив хвостом
его ножку. Его рука поглаживала восьмигранную рукоять топора,
и он не смотрел на Фолкейна. — Ну… древние обычаи. Я,
конечно, грамотен, но все же не ученый. Посвященные могли бы
рассказать тебе больше. Дело в том, что… Круг и шар — знаки
Бога. В каком-то смысле они и есть Бог. Ты видишь их на небе.
Солнце и луны — шары. Наш мир тоже круглый, хотя и не
вполне, и Посвященные говорят, что другие планеты имеют такую
же форму, а звезды размещаются в огромной сфере —
Вселенной. Все небесные тела движутся по окружностям.
Наконец, круг и сфера — совершенные формы. Не так ли? А все,
что совершенно, — прямое проявление Бога.
Фолкейну были понятны эти рассуждения — он немного был
знаком с классической греческой философией. Несмотря на то
что колония на Гермесе давно отделилась от Земли и
образовала независимое герцогство, там гордились древним
наследием и обучали космогонии в школах. Дэвида так и
подмывало выпалить: «Ты ошибаешься! Ни одна планета или
звезда не имеют правильной сферической формы, их орбиты —
эллипсы, да и вообще, ваше солнце — паршивый красный карлик
— вовсе не центр Вселенной. Я был в космосе, и я знаю!» — но
бесконечные наставления Шустера научили его осторожности, и
он сдержался. Он ничего бы не добился своими разоблачениями,
только усугубил бы вражду жрецов, а может быть, и превратил во
врага Рибо, который пока что был настроен дружелюбно.
Как можно доказать что-то, если это идет вразрез с
традицией, которой три или четыре тысячи лет? Ларсум —
изолированная страна, отделенная горами, пустыней, океаном и
воинственными дикарями от остального мира. Сюда доходят
лишь смутные слухи о том, что происходит за ее пределами. С
точки зрения Рибо, единственное разумное объяснение
появления лишенных меха чужаков с клювами, торчащими надо
ртами, — это что они прилетели с какого-то отдаленного
континента. Памятуя отчеты первой экспедиции о том, как
встревожены и возмущены были Посвященные в Эске
сообщением, что корабль прилетел со звезд, как яростно они
отрицали самую возможность этого, Шустер настойчиво
предостерегал своих спутников от обсуждения данной темы. Да и
вообще, единственное, что сейчас имеет значение, — успеть
убраться с планеты прежде, чем все они умрут с голода.
Плечи Фолкейна ссутулились.
— В своих странствиях мой народ давно постиг, что
бесполезно оспаривать религиозные верования других, — сказал
он. — Ну что же, раз колеса запрещены — так тому и быть. Но
тогда что же нам делать?
Рибо ответил Дэвиду на редкость проницательным взглядом.
Он не был тупоголовым средневековым бароном, понял
землянин. Древняя цивилизация этой страны придала
определенный лоск сословию воинов и даже крестьянам,
ремесленникам и купцам, не говоря уже о Посвященных —
жрецах, летописцах, поэтах, художниках, инженерах и ученых.
Рибо, отпрыска Легнора, можно было бы сравнить с древним
самураем, если бы параллели с земной историей были уместны.
Он сразу же уловил принцип колеса, и все же…
— Пойми, и я, и многие другие из моего народа более чем
просто расположены к вам, — тихо произнес Рибо. — Когда
несколько лет назад прилетел первый корабль, вся наша земля
словно осветилась. Многие из нас надеялись, что это будет
означать конец… некоторых ненавистных ограничений.
Цивилизованные пришельцы могли бы дать нам новое знание,
новое могущество, открыть новые перспективы — здесь, в нашем
мирке, где ничто не менялось более двух тысячелетий. Я
искренне хочу помочь вам — не только в ваших интересах, но и в
своих собственных.
Помимо необходимости соблюдать такт, Фолкейн испытывал
отвращение при мысли о том, что он должен сказать своему
хозяину: Торгово-техническая Лига не заинтересована в торговле
с Ларсумом, да и вообще с Айвенго. Здесь нет ничего, что другие
миры не производили бы лучше и дешевле. Первая экспедиция
оказалась здесь просто в поисках места для ремонтной станции:
планета всего лишь имеет наиболее здоровый климат в этом
уголке Галактики. Участники первой экспедиции обнаружили с
орбиты район, показавшийся наиболее цивилизованным, —
Ларсум, приземлились, вступили в контакт с населением,
выучили язык и немного изучили обычаи, затем попросили
разрешения на строительство здания, куда никто, кроме таких же
путешественников, как они сами, не сможет проникнуть.
Такое позволение с неохотой, но все же было дано: не
столько ради металлов, предложенных в уплату, сколько из-за
боязни Посвященных, что отказ вызовет восстание подданных.
Все же Посвященные настояли на возможно большем удалении
строительства от столицы — чтобы свести к минимуму число
жителей Ларсума, оскверненных соприкосновением с чужими
идеями. Закончив работы и произвольно присвоив планете имя,
первая экспедиция отбыла. Собранные ею данные, вкупе с
образовательными лентами, были переданы на все корабли,
летавшие в направлении Плеяд. Команды звездолетов
надеялись, что эти знания им никогда не понадобятся, но одному
из них — «Что за веселье» — не повезло.
Фолкейн ограничился тем, что сказал:
— Не вижу, чем ты можешь нам помочь. На чем эту штуку
можно переправить, кроме как на платформе?
— А нельзя ли ее разобрать, перевезти по частям, а потом
собрать на корабле? Работников для этого я бы нашел.
— Нет. — Проклятье! Как можно объяснить конструкцию
термоядерного генератора существу, никогда в жизни не
видевшему даже мельничного колеса? Тупик, из которого нет
выхода. — Кроме небольших внешних приспособлений,
отсоединить ничего нельзя — по крайней мере, без сложных
инструментов, которых у нас нет.
— Ты уверен, что вес слишком велик для волокуши?
— Боюсь, это так — уж очень плохи дороги в здешних
местах. Если бы еще сейчас была зима, можно было бы
попробовать использовать сани. Но мы умрем от голода гораздо
раньше, чем выпадет снег. Подошла бы и баржа, но поблизости
нет судоходных рек, а если строить канал, мы не доживем до
окончания строительства.
Уже не в первый раз Фолкейн проклинал строителей
ремонтной станции — что стоило им оставить, вместе с другим
оборудованием, антиграв? Но ведь на каждом корабле есть
собственный, а то и несколько. Кто мог предположить отсутствие
у «Что за веселье» действующего оборудования или то, что
корабль не сможет приземлиться рядом с ремонтной станцией?
Даже если бы все это и пришло кому-нибудь в голову, никто не
усомнился бы в возможности, если нужно, построить платформу
для перевозки груза. Хотя ксенологи и заметили, что местные
жители не используют колес, они не поинтересовались причиной
этого… Станция была оснащена всем необходимым, включая
портативный кран для погрузки и разгрузки тяжестей. Она была
настолько хорошо оснащена, что строители не сочли нужным
оставить запасы продовольствия — ведь любой звездолетчик,
добравшись до ремонтной станции, в считанные дни мог
привести в порядок все механизмы жизнеобеспечения своего
корабля.
— И, как я понимаю, ни один корабль твоего народа не
появится здесь вовремя, чтобы спасти вас, — продолжал Рибо.
— Нет. Расстояния, на которые мы путешествуем,
превосходят всякое воображение. Мы направлялись в далекий
пограничный мир — страну, по-вашему. Чтобы сбить с толку
конкурентов, мы отбыли втайне. Никто не ожидает нашего
появления там, куда мы летели, а наши начальники дома не
рассчитывают, что мы вернемся раньше чем через несколько
месяцев. К тому времени когда они забеспокоятся и начнут нас
искать — а на то, чтобы навести справки всюду, где мы могли бы
приземлиться, уйдут еще многие недели, — еда у нас давно
кончится. Наши запасы продовольствия невелики — нам ведь
нужно было загрузить как можно больше ценных товаров для…
э-э…
— Для подкупа. — Звук, который сопровождал эти слова, мог
бы сойти за смешок. — Понятно. Ну что ж, нужно придумать что-
нибудь еще. Повторяю, я сделаю все, чтобы помочь вам. Здание
было построено здесь, а не в другом пограничном районе,
потому что я настоял на этом — и сделал я так именно потому,
что надеялся получше узнать вас, путешественников. — Рука
Рибо снова легла на рукоятку топора. Фолкейн еще раньше
заметил, что все лезвия у местных орудий насажены на рукояти
после нагрева, — остывая, металл сжимался и плотно охватывал
древко. Теперь он понял почему: использование круглых
заклепок было бы святотатством. Рибо хриплым голосом
продолжал: — Я достаточно благочестив, но я не могу поверить,
будто Бог хотел, чтобы Посвященные навеки сделали жизнь
Ларсума неизменной. Когда-то в нашей стране был век героев —
еще до того, как Урато объединил горцев и жителей равнин под
своей властью. Такой век может наступить вновь, если нам
Удастся сбросить оковы.
Поняв, что сказал лишнее, Рибо поспешно добавил:
— Впрочем, давай лучше не будем касаться столь высоких
материй. Валено другое: как доставить этот ваш
работопроизводитель к кораблю. Раз уж мы с тобой не можем
придумать, как сделать это, не нарушив закона, может быть, это
удастся твоим спутникам? Передай им, что Гилригорский Страж
Границы не может разрешить сооружение… плат… платформы,
хотя и остается их искренним доброжелателем.
— Спасибо, — пробормотал Фолкейн. Внезапно ему
показалось, что в сумрачной комнате нечем дышать. — Я завтра
же и отправлюсь.
— Так скоро? Твой путь сюда был труден, а переговоры не
принесли успеха. До Эски далеко, и если ты отдохнешь здесь
день или два, разницы это не составит.
Фолкейн покачал головой:
— Чем скорее я вернусь, тем лучше. У нас совсем мало
времени, ты же знаешь.
2
Отдохнувшая верховая фастига — чуть побольше лошади,
длинноухая, длинномордая, с похожей на перья шерстью,
громким голосом и своеобразным смолистым запахом — ждала
Фолкейна на крестообразном дворе. К седлу были привязаны
поводья сменного верхового и вьючного животных. Воин в
кожаном с металлическими заклепками нагруднике и таком же
подобии шлема на могучей гриве, вооруженный копьем с
широким наконечником, держал узду. Вокруг толпились
любопытные: привратник в черно-желтой ливрее, одетые в
лохмотья крестьяне, растрепанная служанка. Двор окружали
приземистые каменные строения, служившие внешними
укреплениями замка, соединенные крепостной стеной с воротами
в ней. На каждом углу большого квадрата вздымались вверх
сторожевые башни, четко вырисовываясь на фоне глубокого
зеленоватого неба.
— Так ты определенно не хочешь взять с собой охрану? —
спросил Рибо.
— Но ведь ехать одному достаточно безопасно?
— Грр… Думаю, что безопасно. Я слежу за тем, чтобы воины
присматривали за порядком на дорогах. Да пошлет тебе Бог
быстрое и благополучное путешествие.
Фолкейн, в соответствии с ларсианским обычаем, пожал
хозяину руку. Непривычно расположенный большой палец
айвенгца делал рукопожатие нелегким для человеческой руки.
Еще мгновение Дэвид и Рибо пристально смотрели друг на
друга.
Мороз заставил Фолкейна надеть на себя толстое
негнущееся одеяние, скрывавшее ею по-юношески тонкую
фигуру. Дэвид был светловолос и голубоглаз, с курносым
веснушчатым носом на круглом лице. Собственная внешность
служила для него постоянным источником тайных мучений: сын
барона с Гермеса должен быть тощим и стремительным. Правда,
он всего лишь младший сын, к тому же умудрившийся оказаться
выгнанным из военно-технической Академии. Провинность его
была ерундовой, да и выплыло все наружу по чистой
случайности, но все же отец Дэвида решил, что ему лучше
поискать другое занятие. Так Дэвид отправился на Землю и стал
подмастерьем Мартина Шустера из Торгово-технической Лиги —
и теперь вместо приключений и славы, положенных
космическому торговцу, на его долю приходился тяжелый труд и
еще более трудное обучение. Поэтому-то он так обрадовался,
когда начальник поручил ему в одиночку добраться до ремонтной
станции и организовать с помощью местных жителей доставку
генератора! Какая жалость, что он не может задержаться здесь
еще ненадолго!
— Спасибо тебе за все, — сказал Фолкейн. Он вскочил в
седло — с меньшей грацией, чем ему бы хотелось, поскольку
тяготение на Айвенго на 15 % превосходило земное. Воин
отпустил поводья, и Дэвид выехал из замка через восточные
ворота.
К стенам крепости жалась деревушка из дощатых домиков
под дерновыми крышами. За селением тропа, гордо
именовавшаяся Дорогой Солнца, круто шла вниз, к лежащей
вдалеке долине Траммины. Рытвины, заросли сорняков и камни,
год за годом приносимые с верхних склонов тающими снегами,
делали путешествие нелегким. Спуск сменился подъемом, и,
обогнув скалистую вершину холма, дорога пошла вверх к
перевалу.
Фолкейн посмотрел на юг. Белевшее вдали здание
ремонтной станции казалось представшими взгляду изгнанного
Люцифера вратами рая. Других признаков присутствия человека,
кроме, конечно, самого Дэвида, видно не было: кругом только
жесткая серая трава и покрытые колючками деревья, редкие
стада на склонах холмов, охраняемые верховыми-пастухами.
Позади поднимались неприступные снежные пики гор Касун,
стеной отгораживая Ларсум от остального мира. Над ними
призрачным светом сияла единственная огромная луна. Солнце
только что поднялось над горизонтом, окрасив небо в янтарный
Цвет. Тоскливый вой ветра, бившего в лицо Дэвида, заставил того
поежиться. Климат на Айвенго не такой уж суровый, весна
ощущалась даже в этих северных широтах, а плотная атмосфера
Давала заметный парниковый эффект. И все же кровавый свет
красного солнца оставлял ощущение вечного холода. Стук копыт
фастиги по камням только подчеркивал окружающее безлюдие.
Забыв о благородной сдержанности, которая пристала
Фолкейну Гермесскому, благородному торговцу, Дэвид вытащил
из кармана рацию и включил ее. В сотнях километрах от него
загудел сигнал вызова.

[djjaz63]

— Алло, — тонким голосом сказал Дэвид, — алло, «Что за
веселье». Есть там кто-нибудь?
— Si, — донесся голос инженера Ромуло Паскуаля, — это
ты, Дэви muchacho[11]?
Фолкейн был так рад даже такой компании, что не обратил
внимания на покровительственный тон.
— Да, это я. Как дела?
— Как всегда. Криш не в духе. Мартин опять отправился в
храм. Он говорит, что скорее всего бесполезно уговаривать
жрецов снять запрет с использования колес, о котором ты
сообщил вчера вечером. Ну а я, — Фолкейн живо представил
себе характерное латинское пожатие плеч, — я сижу тут и
пытаюсь придумать, как нам без колес перевезти двухтонный
генератор. Может быть, что-то вроде большой волокуши, а?
— Нет. Я тоже думал об этом и даже обсудил с Рибо — мы
ведь с ним всю ночь ломали голову над этой проблемой. Здесь
такие дороги, что ничего из этого не выйдет.
— Ты уверен? Если у нас будет достаточно тягловых
животных, а окрестные крестьяне помогут…
— Мы не сможем их собрать. Даже Рибо не сможет — не
забудь, сейчас время сева, от которого зависит их будущий
урожай, не говоря уже о том, что Рибо нужно выставить охрану
против дикарей. Вот он и сомневается, удастся ли преодолеть
самые крутые подъемы.
— Ты говорил, что многие кабальеро недовольны
правлением жрецов. Если удастся их расшевелить…
— На это-нужно много времени — слишком много. Кроме
того, Рибо думает, что немногие будут готовы рисковать так же,
как и он, только чтобы помочь нам. Аристократы могут быть
недовольны правлением жрецов, которое связывает их по рукам
и ногам, когда целый мир к их услугам, но, помимо боязни
совершить святотатство, они испытывают и другой страх — ведь
они зависят от Посвященных во всем, что касается техники и
административного управления… К тому же жрецы могут поднять
против Стражей простолюдинов, если уж дело дойдет до
открытого столкновения каст.
— Вот оно что. Да, похоже, что и Мартин думает так же. Мы
тоже прошлой ночью ломали тут головы… Но, Дэви, ведь если
Рибо соберет несколько десятков жителей и найдет сотню-
другую фастиг, как это записано в том проклятом договоре,
клянусь, можно преодолеть любой подъем. Можно подложить
катки…
— Катки — это разновидность колеса, — напомнил Фолкейн.
— О Боже мой, да, конечно. Ну, тогда рычаги и насыпи. Ведь
построили же майя свои большие пирамиды, не зная колеса. А
это все же полегче — переправить генератор из Гилригора в
Эску.
— Да, правда, это можно сделать. Только сколько времени
понадобится? Ты бы посмотрел на эту дорогу. Мы умрем задолго
до того, как работа будет закончена. — Фолкейн с трудом
сглотнул. — На сколько дней хватит еды, если мы введем
нормирование? Дней на сто?
— Около того. Конечно, можно месяц или два продержаться
без еды, мне кажется.
— Даже и этого времени не хватит, чтобы протащить
волокушу по здешним дорогам, клянусь тебе.
— Да… Конечно, ты прав. Ты лучше знаешь местность. Мне
просто так хотелось надеяться…
— Даже и с платформой это было бы нелегко, — сказал
Фолкейн. — Не думаю, что удавалось бы проходить больше
двадцати километров в день — в пересчете на земные дни. По
равнине, конечно, можно двигаться быстрее, но все равно
меньше чем за месяц было бы не управиться.
— Так медленно? Да, ты, наверное, прав. Даже верхом
нужно ехать больше недели. Это, кстати, еще ухудшает наше
положение. Мартин опасается, что, если мы и сможем найти
какой-то выход, не запрещенный их законами, за это время
жрецы успеют придумать новую отговорку, только чтобы
остановить нас.
Рот Фолкейна сжался в тонкую линию.
— Я бы не удивился. — Страх заставил его выкрикнуть: —
Почему они так нас ненавидят?
— Тебе следовало бы знать. Мартин ведь часто говорил с
тобой, пока ты ехал на запад.
— Да. Н-но я же отправился дня через два после того, как мы
приземлились. Вы трое остались в гуще событий, имели шанс
поговорить с местными жителями, понаблюдать… — Фолкейн
едва не заплакал от жалости к себе, но удержался.
— Причина проста. Посвященные — правящий класс в этой
окаменевшей цивилизации. Любая перемена ослабит их, даже
если и пойдет на пользу другим кастам. Помимо эгоистических
интересов ими движет прирожденный консерватизм. Мартин
говорит, что теократическое правление всегда им отличается.
Посвященные достаточно сообразительны, чтобы понять: мы,
пришельцы, — угроза для них. Наши мысли, наши товары
нарушат шаткое равновесие в обществе. Так что Посвященные
сделают все, что могут, лишь бы отвадить других космических
путешественников.
— А разве нельзя припугнуть их возмездием? Сказать им,
что военный корабль разнесет все здесь в клочья, если только
они дадут нам умереть?
— Боюсь, участники первой экспедиции слишком много
рассказали им об истинном положении дел. Правда, Мартин
собирался сегодня попробовать сблефовать. Не знаю точно, что
он задумал. Но ему удалось… ну, более или менее подружиться
с некоторыми молодыми жрецами с тех пор, как ты уехал. Он
тебе не рассказывал, как он читает им лекции? Так что не вешай
пока нос, мучачо.
Дэвид вспыхнул.
— Я и не вешаю, — отрезал он. — Ты тоже не вешай.
Паскуаль засмеялся, что совсем испортило дело. Фолкейн
выключил рацию.
Гнев скоро уступил место чувству одиночества. Совсем по-
другому Фолкейн чувствовал себя, когда ехал в Гилригорский
замок. Тогда он был полон надежд, и поездка верхом на
купленных за золото у богатого жителя Эски фастигах по
восхитительно экзотической местности была именно тем
захватывающим дух приключением, которые и положены
космическому торговцу. Но Рибо разбил надежды, и теперь
окрестности выглядели просто унылыми и зловещими. В уме
Фолкейна прокручивались все новые и новые планы, один
фантастичнее другого: перезарядить аккумуляторы вручную,
перевезти атомный генератор на воздушном шаре, вооружиться
так, чтобы противостоять миллиону воинов… Каждый раз, как он
отвергал очередную схему, перед его внутренним взором
вставали замок его отца и лицо матери, глаза начинало щипать,
и Дэвид отчаянно хватался за новую идею.
Должен же существовать способ передвигать тяжести без
помощи колеса? Ради чего, спрашивается, он учился в школе:
физика, химия, биология, математика, социотехника… будь оно
все проклято, вот он здесь, дитя цивилизации, постигшей
расщепление атомного ядра и межзвездные путешествия, — и
может погибнуть из-за какого-то дурацкого табу! Но это же
невозможно. Он же Дэвид Фолкейн, и перед ним еще вся жизнь.
Смерть просто не имеет отношения к Дэвиду Фолкейну.
Красное солнце медленно ползло по небу: период
обращения Айвенго — около шестидесяти часов. Когда по
местному времени наступил полдень, Фолкейн сделал привал,
чтобы подкрепиться и немного поспать, и еще один — незадолго
до заката. Пейзаж стал совсем унылым: кругом не было ничего,
кроме холмов и оврагов с бегущими по ним говорливыми
ручьями, лугов с редкими купами деревьев — нигде ни следа
жилья.
Проснувшись после нескольких часов беспокойного сна,
Фолкейн вылез из спального мешка, раздул огонь и вскрыл пакет
с едой. Едкий дым костра щипал глаза. Чтобы устранить
последствия даже столь малого контакта с местной органикой,
которую миллионолетняя, не похожая на земную эволюция
сделала смертельно ядовитой для человека, приходилось
принимать антиаллергены. Пить местную воду было все-таки
можно. Но ничто не спасло бы того, кто вздумал бы попробовать
здешнюю еду. Съев несколько драгоценных галет из своего
запаса, Дэвид оседлал фастигу. Он все никак не мог согреться и,
держа в руке повод, снова присел к огню.
Дэвид поднял глаза к небу. Там, более чем в четырехстах
световых годах отсюда, были Земля и Гермес.
На востоке над склонами гор поднимался неровный
бронзовый диск второй луны. Ночью дорогу было бы видно и без
помощи этого светила: небо было усеяно сверкающими
звездами, девять огромных Сестер так сияли сквозь дымку, что в
их свете предметы отбрасывали тени; их меньшие собратья по
звездному скоплению и более удаленные солнца блестели, как
кристаллы льда. Серый сумеречный свет лежал на всем вокруг.
Далеко на западе снег на вершинах гор Касун казался
фосфоресцирующим.
Трудно поверить, что в этой красоте может таиться
опасность. Однако, хотя и редко, такие ситуации возникают:
когда межзвездный корабль попадает в район, где концентрация
материи больше обычной, существует малая, но вполне
определенная вероятность того, что один из его прыжков через
гиперпространство приведет его в точку, уже занятую каким-либо
космическим телом. Если различия в скоростях окажутся велики,
любой камешек может причинить большой ущерб. Если к тому же
он врежется в атомный генератор… как раз это и случилось с
«Что за веселье».
«Можно считать, что мне еще повезло, — подумал
Фолкейн с невольной дрожью. — Камешек ведь мог попасть и
точно в меня». Правда, у остальных в этом случае не возникло
бы особых проблем — только заделать пробоину в корпусе. Но
такая возможность не показалась Фолкейну предпочтительной.
Можно только восхищаться тем, как капитан Мукерджи
вытащил их из этой переделки. Использовав все имеющиеся на
борту аккумуляторы, он заставил двигатели работать достаточно
долго, чтобы добраться до Айвенго. Посадка на последних
крохах энергии, с помощью интуиции, Бога и аэродинамики, была
чудом мастерства. Естественно, они постарались оказаться
поближе к Эске, столице, а не к Гилригору. Не полагалось
пренебрегать местными правителями — они могли обидеться и
начать чинить препятствия. Кто мог знать, что препятствия как
раз там их и ожидали?
И теперь корабль прикован к поверхности планеты, не имея
энергии для того, чтобы привести в действие свой антиграв.
Аккумуляторы на аварийной станции слишком маломощны для
этого, да, кроме того, они нужны для работы ремонтных
механизмов. Запасной атомный генератор нельзя запустить, пока
он не установлен на звездолете, — он работает только по
командам корабельного компьютера. А между ремонтной
станцией и кораблем — сотни непреодолимых без колес
километров…
В кустах что-то зашевелилось. Одна из фастиг заржала.
Сердце Фолкейна подпрыгнуло, застряло где-то в горле и чуть не
задушило его. Дэвид вскочил, хватаясь за бластер.
В отбрасываемый костром круг света вошел местный житель.
Мех на его спине распушился, спасая от ночного холода, из-под
челюстей шел пар от дыхания. Фолкейн заметил, что пришелец
вооружен мечом, а на его нагруднике — о святой Патрик! —
выгравирован круг. Отблески костра зажигали в огромных глазах
айвенгца красные огоньки.
— Что тебе нужно? — прохрипел Фолкейн и тут же обругал
себя — безоружные руки пришельца были протянуты к нему в
традиционном жесте миролюбия.
— Да пошлет тебе Бог добрый вечер, — ответил глубокий
голос. — Я увидел твой лагерь издалека. Не ожидал найти здесь
чужестранца.
— К-какия — стража храма.
— Мы заходим далеко по воле Посвященных. Я —
благородный Ведоло, отпрыск Парно.
— Я… Я — Дэвид… э-э… Дэвид, отпрыск Фолкейна.
— Ты был у Страна Границы, не так ли?
— Да. Как будто ты не знаешь! — рявкнул Фолкейн. «Эй,
помягче, — одернул он себя, — может, еще есть надежда
уговорить Посвященных дать нам специальную лицензию на
применение колес». — Не присядешь ли ты к огню?
Ведоло опустился на корточки, обвив ноги хвостом. Хотя
теперь они оба сидели, айвенгец возвышался над Дэвидом, его
грива на фоне Млечного Пути казалась покрытой лесом горой.
— Да, — согласился он, — все в Эске знают — ты
отправился сюда, чтобы проверить сохранность того, что твои
соплеменники оставили в этом закрытом здании. Надеюсь, все в
целости?

[djjaz63]

Фолкейн кивнул. Как мог бы представитель раннежелезного
века проникнуть в склад с инерционным замком Накамуры…
— Страж Границы Рибо был очень любезен.
— Это неудивительно, судя по тому, что нам о нем известно.
Как я понимаю, тебе нужно доставить некоторые запасные части
со склада для ремонта твоего корабля. Поможет ли тебе Рибо
перевезти их в Эску?
— Он бы помог, будь это возможно. Но самый главный
механизм, который нам нужен, слишком тяжел для имеющегося в
распоряжении Рибо транспорта.
— Мои господа — Посвященные — так и предположили, —
отозвался Ведоло. — Они попросили показать им корабль, и
поврежденное устройство действительно выглядит очень
большим.
«Наверное, это случилось уже после моего отъезда, —
подумал Фолкейн. — Может, Шустер рассчитывал их
задобрить, показав корабль. Держу пари, когда они увидели
круглые детали — вроде циферблатов приборов, — они стали
еще более враждебны к нам, хотя могли ничего и не сказать
Мартину.
Но откуда этому типу может быть все известно — ведь
он, наверное, последовал сюда за мной? И зачем он задает мне
вопросы? Какое может быть у него задание?»
— Твои спутники говорили, что у вас есть средства
передвижения, — продолжал Ведоло. — Вот я и удивляюсь:
почему ты возвращаешься так быстро — и один.
— Ну… Мы действительно имели в виду кое-что, но возникли
определенные затруднения…
Ведоло пожал плечами.
— Не сомневаюсь, что столь изобретательные умы, как
ваши, найдут решение любой проблемы. Ведь в вашей власти
силы, которые, как мы полагали, послушны лишь ангелам — или
дьяволу… — Он умолк и протянул руку. — Ваше огненное
оружие, например. Меня не было в Эске, когда твои
соплеменники его демонстрировали, а это так интересно. Это
оно у тебя на поясе? Могу я взглянуть?
Фолкейн насторожился. Ему были недоступны нюансы в
речи айвенгца, такой монотонной из-за отсутствия носовых пазух,
но все же…
— Нет! — оборвал он Ведоло.
Тонкие губы растянулись, обнажив ряд острых зубов.
— Ты не особенно любезен со слугой Бога.
— Я… Эта штука опасна. Ты мог бы поранить себя.
Ведоло поднял и опустил руку.
— Смотри на меня и слушай внимательно. Есть много такого,
чего вы, самоуверенные пришельцы, не понимаете. Хочу тебе
сказать…
В плотной атмосфере Айвенго слух человека необыкновенно
обостряется. Впрочем, может быть, роль сыграло и то
напряжение, в котором пребывал Фолкейн: его то охватывал
озноб, то кидало в жар от ощущения полного одиночества перед
лицом беспощадной ненависти. Дэвид услышал шорох в кустах и
метнулся в сторону в тот самый момент, когда раздался свист
стрелы. Восьмигранное древко задрожало, вонзившись в землю
там, где только что находился Фолкейн.
Ведоло вскочил, выхватывая меч. Фолкейн откатился от
костра, ветка колючего куста ободрала ему щеку.
— Смерть тебе! — рявкнул Ведоло, кидаясь на человека.
Фолкейн вскочил на ноги. Острие меча рассекло его плащ, но
он увернулся от удара. Выхватив бластер, Дэвид в упор
выстрелил в айвенгца.
На мгновение все вокруг озарилось адским пламенем.
Окутавшийся дымом Ведоло упал с ужасным воплем. Яркие
круги поплыли перед глазами Фолкейна. Спотыкаясь, он
бросился к своим фастигам, в панике рвавшимся с привязи. Из
темноты донесся крик:
— Я ничего не вижу! Ничего не вижу! Меня ослепило!
Вспышка света была еще более яркой для чувствительных
глаз айвенгцев, чем для Дэвида. Но через минуту они придут в
себя, а в темноте они видят гораздо лучше человека.
— Убейте его фастиг! — раздался другой голос.
Фолкейн несколько раз выстрелил. Это еще ненадолго
задержит их, решил он. Вьючная фастига пятилась и брыкалась,
ее выкаченные глаза горели красным огнем в отсветах костра.
Увернувшись от мелькающих в воздухе копыт, Фолкейн схватил
за узду верховое животное и стукнул его по носу рукоятью
бластера.
— Стой смирно, скотина! — с рыданием вырвалось у него. —
Ведь и тебя тоже убьют!
Из кустов донесся топот. В свете костра мелькнула львиная
грива. Увидев человека, воин завопил и метнул в него копье:
плоское древко с железным наконечником пролетело мимо.
Фолкейн был слишком занят своим скакуном, чтобы
отстреливаться.
Каким-то чудом он оказался в седле. Запасная верховая
фастига взвизгнула, когда две стрелы вонзились ей в брюхо.
Выстрелом из бластера Фолкейн прекратил ее мучения.
— Пошел! — заорал он и ударил каблуками своего скакуна.
Животное рвануло с места неровным галопом, увлекая за собой
привязанную к седлу вьючную фастигу.
Мимо головы Фолкейна прошелестел брошенный сильной
рукой топор, стрела пропела над его плечом. Но тут он оказался
вне досягаемости нападавших и поскакал по Дороге Солнца на
запад.
«Сколько их? — пронеслось у него в голове. — Полдюжины?
Наверное, они оставили собственных фастиг где-то за
деревьями, чтобы подкрасться ко мне незаметно. Сейчас я их
опережаю, но у меня больше нет запасной верховой, а у них
наверняка есть.
Они были посланы в засаду, это ясно, чтобы, пока мои
спутники гадают, куда я делся, и занимаются поисками, не
осталось времени для доставки генератора. Они не знают о
моем радиопередатчике. Да и мне теперь от него мало пользы.
Они поймают меня, прежде чем я доберусь до замка Рибо.
А может, мне удастся их опередить?
«Как бы то ни было, — подумал он с горькой издевкой над
собой, — мысль о специальной лицензии жрецов на
использование колес можно оставить».
3
«Что за веселье» приземлился на поле в километре от Эски.
Местные жители успели уже протоптать тропинку к кораблю:
любопытны они были ничуть не меньше людей. Но капитан
Кришна Мукерджи, когда ему случалось отправляться в город,
всеща ехал верхом по дороге.
— Послушай, Мартин, тебе тоже не следовало бы ходить
пешком, — с беспокойством сказал он Шустеру. — Особенно
теперь, когда ситуация стала такой напряженной. Здесь не
принято, чтобы высокопоставленные лица роняли свое
достоинство, приходя в… э-э… в храм на своих двоих.
— Достоинство-шмостоинство, — проворчал достопочтенный
член Торгово-технической Лиги. — Стану я зарабатывать себе
инфаркт и мозоли на заднице, разъезжая на этом зловредном
подъемном кране. Однажды на Земле я поехал верхом. Я
никогда не повторяю своих ошибок. — Он небрежно махнул
рукой. — Кроме того, я уже объяснил Посвященным, да и всем
прочим, кто интересовался, что я хожу всюду пешком, ни с кем не
церемонюсь и дружелюбен с чернью потому, что слишком
цивилизован для всяких пустых формальностей. Для местных
жителей эта идея — простота как проявление высшей
добродетели — нова, и молодые Посвященные очень ею
увлечены.
— Несомненно, местная культура уязвима для новых
идей, — согласился Мукерджи. — Они не появлялись здесь столь
давно, что у айвенгцев, так сказать, не вырабатываются на них
антитела, и болезнь сразу принимает тяжелую форму… Но,
похоже, начальство Посвященных понимает это. Если твои
разговоры начнут вызывать слишком сильное возбуждение среди
аборигенов, жрецы не станут дожидаться, пока мы умрем с
голоду. Они махнут рукой на потери и грядущее возмездие и
просто прикажут нас вырезать.
— Не беспокойся, — ответил Шустер. Другой на его месте
обиделся бы: каждый желторотый стажер Лиги знает, что нельзя
идти напролом в том, что касается основ местной культуры, а
Мартин, как-никак, уже два десятилетия носил звание мастера.
Но на его широком лице с орлиным носом по-прежнему сияла
благодушная улыбка. — Хоть я разговариваю с айвенгцами и
прощупываю их, я никогда не ставлю под сомнение их
верования. Мои семинары в храме продолжаются, как будто
ничто на свете не омрачает наших отношений. Ясное дело, если
удается направлять разговор в желательном направлении… —
Он собрал свои записи и вышел из каюты — низенький
коротконогий человечек в кружевной рубашке, жилете, штанах до
колен и чулках, столь же элегантный, как если бы он отправлялся
на светский прием на Земле.
Выйдя из воздушного шлюза и спустившись по трапу, Шустер
поежился и запахнул плащ. Чтобы избежать декомпрессии,
давление в корабле поддерживалось на том же уровне, что и
снаружи, но на температуру это не распространялось. «Ну и
холодина, — подумал Мартин. — Не мое дело критиковать
Господа Бога, но почему, создавая звезды, он отдавал
предпочтение классу М[12]?»
Открывшийся ему вид на долину, освещенную вечерним
светом, был унылым. Вспаханные поля стали голубоватыми от
первых появившихся всходов. Крестьяне семьями трудились на
них, окучивая бесконечные ряды растений. Квадратные
глинобитные хижины, служившие им жилищами, располагались
поблизости одна от другой: местные фермы были до абсурда
маленькими. Тем не менее крошечные поля обрабатывались не
особенно прилежно — болезни и голодные годы ограничивали
рост населения. «К черту весь этот сентиментальный треп
насчет культурной автономии, — подумал Шустер. — Это
тот самый случай, когда местное общество нуждается в
хорошей встряске».
Шустер, направляясь к городу, вышел на дорогу. Движение
на ней было оживленным: в одну сторону везли продовольствие
и сырье, навстречу — ремесленные изделия. Местные
носильщики тащили такие огромные тюки, что Мартин
почувствовал себя усталым от одного взгляда на них. Фастиги
тянули подпрыгивающие на ухабах и громыхающие волокуши.
Какой-то Страж Границы со своей свитой проскакал мимо, трубя
в рог и распугивая простолюдинов. Шустер помахал солдатам
столь же дружелюбно, как и всем прочим, кто его приветствовал.
Нет смысла соблюдать церемонии. За, две недели, прошедшие
со времени приземления «Что за веселье», жители Эски
перестали испытывать трепет перед чужеземцами. Люди теперь
казались им не более сверхъестественными существами, чем
многочисленные ангелы и гоблины местных поверий, и к тому же,
как выяснилось, были смертны. Правда, они обладали
необыкновенным могуществом, но ведь и любой деревенский
колдун умеет делать чудеса, а уж Посвященные — те могут
обращаться прямо к Богу.
Город не был стеснен крепостными стенами — с
незапамятных времен ему не угрожали враги. Но территория его
тем не менее была ограничена — лавки, дома, дворцы богачей
теснились друг к другу вдоль извилистых улиц. Базарные
площади были заполнены толпами, жены лавочников громкими
голосами расхваливали товары, которые продавали их мужья.
Всевозможная одежда, меха переливались яркими красками в
косых лучах красного солнца; впрочем, окна лавок были почти
непрозрачны для зрения землян. Монотонные низкие голоса
айвенгцев, шарканье ног, стук копыт, перезвон молотков из
кузницы раздавались вокруг Шустера, подобно шуму прибоя.
Едкие запахи терзали его обоняние.
Мартин испытал облегчение, дойдя до одного из Трех
Мостов. Стражи храма пропустили его, и дальше он шел уже в
одиночестве. Сюда попадали только те, у кого было дело к
Посвященным.
Русло Траммины делило Эску надвое; вода местами была
покрыта маслянистой пленкой — домохозяйки стотысячного
города считали реку самым подходящим местом для помоев.
Арки каменных мостов (Фолкейн сообщил, что, по словам Рибо,
ради достижения важных целей разрешалось использовать Дуги,
если их размер не превосходил трети окружности) соединяли
берега с расположенным посередине реки островом, целиком
занятым огромной ступенчатой пирамидой храма. На нижних
террасах находились изящные белые здания с колоннами — там
жили и работали Посвященные. На верхних террасах не было
ничего — только лестницы, ведущие к вершине: там пылал
Вечный Огонь, его ярко-желтые языки взвивались ввысь на фоне
мутно-зеленого неба. Природный газ, питавший Вечный Огонь, по
трубам шел из расположенного неподалеку от города
месторождения. Храм-крепость был совершенен и впечатляющ.
«Да, впечатляющ, — подумал Шустер, — особенно если
учесть, какого каторжного труда и разорительных налогов он
стоил несчастным крестьянам и какой ценой — ценой свободы
— Оплачивается его совершенство». Тот факт, что на планете
существуют сотни варварских культур, доказывал — айвенгцы
так же не склонны покоряться государству жрецов, как в свое
время жители Земли — фараонам.
Одетые в белое Посвященные, по большей части в
преклонном возрасте и с сединой в гривах, и послушники в
положенных им синих одеяниях гордо расхаживали по террасам
пирамиды. Ответом на жизнерадостные приветствия Шустера
были лишь ледяные взгляды. Не обращая внимания на холодный
прием, тот поспешил ко входу в Дом Астрологов.
В просторной комнате собралось десятка два молодых
жрецов.
— Добрый день, добрый день, — приветствовал их
Шустер. — Надеюсь, я не опоздал?
— Нет, — откликнулся Херктаскор, поджарый и энергичный
айвенгец, сохранивший повадки воина, недаром он был сыном
Стража Границы. — Но мы с нетерпением ждем от тебя
раскрытия тайн, которое ты обещал нам, когда прочтешь «Книгу
Звезд».
— Хорошо, давайте начнем. — Шустер сел во главе стола и
разложил свои записи. — Надеюсь, все вы усвоили те
математические принципы, о которых я говорил вам раньше?
Некоторые из Посвященных замялись, но другие энергично
закивали.
— Конечно, — ответил Херктаскор, хотя его голос дрогнул. —
То, что ты рассказал, очень интересно и много нам дает.
Шустер вынул сигару и занялся ее раскуриванием, искоса
поглядывая на собравшихся. Хотелось бы надеяться, что они и
вправду поняли то, о чем он им рассказывал. Занятия с
молодыми Посвященными, которые он начал, чтобы чем-то
заполнить время вынужденного ожидания, в смутной надежде
подружиться с ними и внести какие-то новые понятия в их

[djjaz63]

застывшее общество, теперь приобретали жизненную важность.
Прошлым вечером Дэви Фолкейн сообщил эту
обескураживающую новость о табу на использование колес, так
что теперь…
Мартин полагал, впрочем, что Херктаскор говорит правду и
не переоценивает свои возможности: у этого Посвященного —
первоклассный интеллект, да и уровень знаний, достигнутый на
Ларсуме, — хороший фундамент для дальнейшего
строительства. Математика и астрономические наблюдения
переживали здесь период своего расцвета — иначе и не могло
быть в обществе, религия которого видела в астрологии средство
познания воли Бога. В результате алгебра и геометрия оказались
хорошо разработанными. Переход от них к дифференциальному
и интегральному исчислению был уже нетруден. Даже хмурый
Скетуло, верховный жрец, не возражал, когда Шустер предложил
свой курс лекций — лишь бы тот не противоречил догме. Помимо
того, что чужестранец удовлетворит интеллектуальный голод
молодых жрецов, совсем не лишнее, если они — будущие
правители — освоят вычисление объемов и площадей
поверхности различных тел: это укрепит их власть над
экономикой Ларсума.
— Я намеревался говорить о дальнейшем развитии этих
принципов, но потом подумал — не интереснее ли вам будет
узнать о некоторых их приложениях к астрологии, — сказал
Шустер. — Дело в том, что с помощью описанных мною методов
можно предсказывать положения лун и планет гораздо более
точно, чем это делалось до сих пор.
Ответом ему был судорожный вздох. Даже свободные
одеяния жрецов не могли скрыть, как напряглись их тела.
— «Книга Звезд» содержит данные астрономических
наблюдений за многие столетия, — продолжал Мартин. —
Послеполуденные часы я посвятил размышлениям над ними. —
На самом деле он просто ввел данные в корабельный
компьютер. — И вот каковы результаты моих вычислений.
Шустер глубоко затянулся дымом сигары. Его собственные
мускулы тоже были напряжены. Теперь каждое его слово должно
быть взвешено тщательнейшим образом — один неверный шаг, и
он заработает удар кинжалом.
— Я колебался, показывать ли их вам, — произнес он, —
поскольку на первый взгляд кажется, что они противоречат
Божественной Истине, которую вы мне открыли. Тем не менее,
поразмыслив и вопросив звезды, я почувствовал уверенность,
что ваш разум позволит вам увидеть ту глубокую правду, которую
скрывает эта обманчивая видимость.
Шустер умолк.
— Продолжай, — поторопил его Херктаскор.
— Позвольте мне подойти к предмету издалека. Для
решения практических задач мысль часто нуждается в
допущениях, заведомо не соответствующих действительности.
Например, Посвященные владеют большими поместьями,
мануфактурами и другим имуществом. Все это принадлежит
храму. Вам прекрасно известно, что храм — это не личность и не
семья. Но в целях управления собственностью вы ведете себя
так, как если бы он был ими. Точно так же для измерения участка
земли вы пользуетесь плоскостной тригонометрией, хотя и
знаете, что планета в действительности круглая.
Мартин продолжал приводить примеры, пока не
почувствовал уверенность в том, что все его слушатели усвоили
концепцию легального или математического допущения.
— Но какое отношение сказанное тобой имеет к
астрологии? — нетерпеливо спросил кто-то.
— Я подхожу к этому, — ответил Шустер. — Какова истинная
цель ваших вычислений? Разве она не двояка? Во-первых, вы
стремитесь предсказать положение небесных тел по отношению
друг к другу в какой-то определенный момент, поскольку в этом
— указание Бога на то, чего он хочет от своих служителей. Во-
вторых, вы стараетесь понять устройство Вселенной, в Цадежде
больше узнать о сущности Бога, изучая его творение.
При этом по мере того как накапливались данные
наблюдений, ваши предки обнаружили недостаточность знаний о
том, что все планеты, включая вашу, движутся по окружностям
вокруг Солнца, луны — вокруг планет, а Вселенная вращается
вокруг Солнечной системы. Чтобы объяснить их движение, вам
пришлось к этим окружностям добавить эпициклы[13], к ним —
свои эпициклы и так далее. В результате уже в течение столетий
вы имеете картину столь запутанную, что астрологи усомнились
в возможности дальнейшего прогресса.
— Это правда, — откликнулся один из жрецов. — Сто лет
назад как раз поэтому Курро Мудрый предположил: Бог не
желает, чтобы мы поняли его замысел мироздания во всей
полноте.
— Может быть, и так, — сказал Шустер. — С другой стороны,
его воля может заключаться в том, чтобы вы использовали
другой подход. Дикарь, не в силах поднять тяжелый камень,
может заключить, что таково божественное предопределение. Но
вы поднимете этот камень с помощью рычага. Подобным же
образом мой народ открыл существование интеллектуального
рычага, благодаря которому можно глубже проникнуть в законы
движения небесных тел, чем просто выводя окружности, снова
окружности и еще окружности. Однако использование нового
метода требует принятия допущения, и именно поэтому я хочу,
чтобы вы не были смущены, когда я это допущение вам изложу.
Безусловно, все движения небесных тел совершаются по
окружности, поскольку окружность — символ Бога. Однако не
позволительно ли допустить, в целях упрощения вычислений, что
орбиты — не круговые… и посмотреть, что даст нам такое
допущение?
Мартин собрался было выпустить кольцо сигарного дыма, но
вовремя одумался.
— На свой вопрос я хочу получить ясный ответ, — заключил
он. — Если такой подход непозволителен, тогда, конечно, я
умолкаю.
Конечно, подход был признан позволительным. После
некоторых споров и казуистики Херктаскор огласил решение: не
противоречит закону использовать в рассуждениях ложные
гипотезы. И Шустер ознакомил своих слушателей с законами
Кеплера и ньютоновским учением о тяготении.
На это потребовались многие часы. Раз или два Херктаскор
был вынужден прикрикнуть на одного из Посвященных, который
счел обсуждаемые теории богохульством, но в целом жрецы
сосредоточенно впитывали новые знания и задавали в высшей
степени осмысленные вопросы. Айвенгцы — одаренный вид,
решил Шустер; может быть, от природы даже более одаренный,
чем люди. По крайней мере, какая аудитория на протяжении всей
истории человечества была бы способна воспринять столь
революционные новшества так быстро?
Наконец, устало опершись на стол и собрав записи, Шустер
сказал охрипшим голосом:
— Позвольте мне подвести итоги. Я развил перед вами
гипотезу о том, что небесные тела движутся по эллиптическим
орбитам, подчиняясь закону тяготения. При помощи своих
вычислений я продемонстрировал, что эллиптическая форма
орбиты — прямое следствие этого закона. Здесь, в моих записях,
рассчитанные при помощи этого метода на основании данных
«Книги Звезд» реальные перемещения небесных тел. Если вы
посмотрите вычисления, то увидите, что для получения
результата вовсе не требуется использование эпициклов.
Помните: я никогда не утверждал, что орбиты в
действительности не являются окружностями. Я только сказал,
что мы можем предположить их эллиптическую форму,
поскольку это Допущение упрощает астрологические расчеты —
настолько, что предсказания обретают невиданную точность. Вы,
несомненно, захотите проверить мои вычисления и обсудить с
жрецами высших степеней их теологическое значение. Ничто не
может быть дальше от моих намерений, чем стремление
совершить святотатство.
— У меня хватает неприятностей и без этого, — добавил
Мартин на английском.
В полной тишине Шустер двинулся к выходу. Его слушатели
устали не меньше, чем он сам. Но потом, когда все значение
услышанного начнет доходить до них…
Мартин вернулся на корабль. В кают-компании его
дожидался Паскуаль.
— Где ты пропадал? — спросил инженер. — Я уже стал
беспокоиться.
— В храме. — Шустер со вздохом облегчения опустился в
кресло. — О-ох! До чего же тяжелая работа саботаж!
— Да, вот что… Я спал, когда ты пришел из храма в полдень,
поэтому не рассказал тебе. Пока ты отсутствовал утром, со мной
связался Дэви. Он возвращается.
— Ну что ж, пусть возвращается. Все равно мы ничего не
можем сделать, пока не получим разрешение от властей, а на это
требуется время.
— Слишком долгое время, похоже.
— Может быть, и нет, — пожал плечами Шустер. — Не будь
противным стариком на корабле.
— Э-э… не понял?
— Ну как же:
На корабль сел противный старик,
«Ах, утонем мы!» — поднял он крик.
Шкипер начал рыдать,
Небеса проклинать,
Но хихикал в каюте старик.
Будь славным мальчиком, налей мне выпить, а потом я
отведу себя в постельку.
— Как, без ужина?
— Обойдусь бутербродом. Нам нужно начинать экономить
еду — ты не забыл?

[djjaz63]

4
Шустера разбудил сигнал сканера. Он со стоном выбрался
из койки и ощупью нашел дорогу к обзорному экрану. То, что он
увидел, сразу прогнало все остатки сонливости.
Дюжина стражей храма верхом на фастигах окружила трап,
свет лун и сияние Плеяд отражались от наконечников копий.
Двое послушников помогали спешиться высокому согбенному
старцу. Шустер ни с чем не спутал бы эту белоснежную гриву и
увенчанный диском посох во всей Галактике по эту сторону
туманности Угольный Мешок.
— Ой-ой-ой, — пробормотал он. — Ребятишки, одевайтесь. К
нам пожаловал местный святейший папа.
— Кто-кто? — зевая, переспросил Мукерджи.
— Скетуло, босс Посвященных, собственной персоной. Уж не
устроил ли я больший фейерверк, чем ожидал? — Шустер
схватил свою одежду и начал быстро одеваться.
Он был уже готов принять гостя, когда тот поднялся по трапу
к воздушному шлюзу.
— Мой господин, ты оказываешь нам великую честь, —
произнес Мартин елейно. — Если бы мы знали, мы бы
приготовили подобающую…
— Не будем тратить время на лицемерие, — оборвал его
айвенгец. — Я прибыл сюда, чтобы мы могли поговорить
наедине, не опасаясь быть подслушанными низшими или
глупцами. — Он жестом велел Паскуалю закрыть внутреннюю
дверь. — Притушите свои проклятые огни.
Мукерджи выполнил его распоряжение. Огромные глаза
Скетуло широко раскрылись и яростно уставились на Шустера.
— Ты здесь главный, — сказал он, — я буду говорить с тобой
одним.
Торговец пожал плечами и бросил на своих товарищей
смущенный взгляд, но послушно проводил гостя — в
соответствии с обычаями Ларсума, где парадные помещения
находились в глубине дома, — в каюту, которая в спокойные
времена служила ему кабинетом. Когда дверь за ними
закрылась, Шустер повернулся лицом к Скетуло.
Жрец неловко сел на край кресла, специально
приспособленного для айвенгцев. В руке он по-прежнему сжимал
свой посох, золотой диск на рукояти которого тепло блестел в
рассеянном свете. Шустер тоже сел, скрестил ноги и стал ждать
дальнейшего развития событий.
Наконец старческий голос проскрежетал:
— Когда я давал тебе позволение учить молодых астрологов,
я не думал, что ты осмелишься сеять среди них ересь.
— Но, господин! — запротестовал Шустер, надеясь, что его
голос звучит достаточно оскорбленно. — Ничего подобного я не
делал!
— О, ты хорошо замел следы своими разглагольствованиями
о допущении. Но мне редко приходилось видеть жрецов такими
возбужденными, как после твоей лекции.
— Естественно, идея, с которой я их ознакомил, не могла не
взволновать…
— Скажи мне вот что, — Скетуло выпятил морщинистые
губы, — мы, конечно, проверим твои вычисления, но
действительно ли твоя гипотеза работает так хорошо, как ты
говоришь?
— Да. Не стану же я позорить себя беспочвенным
хвастовством, когда все так легко проверить.
— Так я и думал. Умно придумано, умно… — старик
удрученно покачал головой. — Дьявол знает много уловок для
совращения душ с пути истинного.
— Но, мой господин, я же ясно сказал, что сделанное мной
допущение не соответствует истине.
— Да, конечно. Как мне доложили, ты говорил, что твоя
гипотеза в лучшем случае верна математически, что не делает
ее справедливой и с философской точки зрения. — Скетуло
наклонился вперед и яростно прорычал: — И, однако, ты знал,
что очень скоро твои слушатели зададут себе вопрос: а могут ли
существовать два вида истины? Перед лицом такого
противоречия Посвященные, вся жизнь которых отдана
астрономическим наблюдениям и числам, в конце концов решат,
что математическая истина — единственная.
«Так оно и есть, — подумал Шустер. — Именно это и
привело Галилея в руки инквизиций — в те древние времена на
Земле. — Мартина охватила дрожь. — Никак не рассчитывал,
что ты так быстро все поймешь, старый черт».
— То, как ты хитро подрываешь веру, укрепляет мое
подозрение: ты и твой народ — дети сатаны, — заявил
Скетуло. — Вам не место здесь.
В Шустере затеплилась надежда.
— Поверь мне, господин, мы не имеем намерения
задерживаться в Ларсуме. Чем скорее мы получим со склада то,
что нам нужно для ремонта, тем скорее мы отбудем ко
всеобщему удовлетворению.
— Ах так. Но другие? Ведь последует третий визит,
четвертый, флот за флотом?
— Боже упаси. Вам ведь говорили — те, кто побывал у вас
первыми, — мы не заинтересованы в торговле…
— Да, так они говорили. И тем не менее прошло совсем
немного времени — и прибыл твой корабль. Откуда ты знаешь,
что не будет и других?
«Разве можно что-нибудь доказать фанатику», — подумал
Шустер и промолчал. К его удивлению, Скетуло вдруг переменил
тему и спросил почти нормальным тоном:
— Как вы собираетесь доставить сюда этот свой громоздкий
механизм?
— Вот в том-то и дело, мой господин. — Пот заливал лицо
Шустера, он вытер его рукавом. — Мы знаем способ, но… э-э…
мы не решаемся его предложить.
— Я потому и потребовал разговора наедине, чтобы мы оба
могли говорить откровенно.
Шустер глубоко вздохнул и потянулся за блокнотом и
карандашом. Рисунок поможет ему объяснить верховному жрецу,
что такое платформа.
Ни один мускул не дрогнул в лице Скетуло. Когда через
некоторое время он нарушил молчание, его слова были:
— При самых священных и тайных обрядах, в сокровенных
глубинах храма, мы передвигаем такое сооружение из зала в
зал.
— Нет надобности смущать население, — заметил
Шустер. — Можно ведь сделать боковые стенки или занавеси
так, что они скроют колеса.
Скетуло покачал головой:
— Нет. Кто не играл в неразумном детстве с круглой
палочкой или камешком? Дикари по ту сторону гор Касун
используют катки. Я не сомневаюсь, что и некоторые из наших
крестьян делают это тайком, когда нужно переместить тяжелый
груз. Вам не удастся скрыть от сколько-нибудь сообразительного
наблюдателя, что же находится под теми покровами, о которых
ты говоришь. А уж слух распространится быстро.
— Но если мы получим официальное разрешение…
— Вы не получите его. Закон Бога ясен. Даже если бы
Посвященные разрешили вам такое, простолюдины побоялись
бы, что на них падет проклятие. Они сотрут вас в порошок, что
бы ни говорили жрецы.
Поскольку, как сообщил Фолкейн, то же самое говорил и
Рибо, Шустер подумал: «Скетуло, пожалуй, прав. Впрочем, прав
он или нет, значения не имеет — ясно, что разрешения он все
равно не даст».
Торговец вздохнул:
— Что поделаешь, мой господин. Но, может быть, у тебя есть
какое-нибудь другое предложение? Если, например, ты сможешь
прислать достаточно работников из поместий храма, можно было
бы просто перетащить работопроизводитель сюда.
— Сейчас время сева. Мы не можем забрать с полей так
много работников, иначе нам будет грозить голод.
— Но ведь, господин, у нас общая цель: дать возможность
моему кораблю улететь. Моя страна готова прислать вам плату
— металлами, тканями, наконец, продовольствием, —
изготовленным так, чтобы оно годилось для представителей
вашего вида.
Жрец стукнул посохом с такой силой, что металлический пол
загудел. Оскалив зубы, он прорычал:
— Нам не нужны ваши товары! Вы сами тоже не нужны
здесь! Ты заварил такую кашу сегодня, что мое терпение
лопнуло! Если вы погибнете, несмотря на вашу проклятую
ремонтную станцию, то, может быть, Бог внушит твоим
соплеменникам: не такое уж это подходящее место для станции
вообще! По крайней мере, что бы ни случилось потом, мы в
Ларсуме не нарушим волю Бога… оказав хоть какую-то помощь
слугам сатаны!
Он встал. Его взволнованное дыхание громко отдавалось от
металлических стен. Шустер тоже поднялся и, глядя на
Посвященного с удивившим его самого спокойствием, тихо
спросил:
— Правильно ли я понял тебя, мой господин: ты хочешь
нашей смерти?
Негнущаяся фигура инопланетянина возвышалась над
человеком.
— Да.
— Прикажешь ли ты стражам храма напасть на нас или
предпочтешь натравить толпы черни?
Скетуло некоторое время хранил молчание.
— Ни то и ни другое, — наконец неохотно ответил он, —
если ты не вынудишь меня. Положение не такое уж простое. Ты
знаешь, что некоторые из Стражей Границы, да и купцы тоже,
поддались искушению и относятся к вам с симпатией. Кроме
того, хотя мы и можем победить вас благодаря численному
превосходству, я прекрасно понимаю, что ваше оружие нанесет
нам тяжелые потери, а дикари, узнав об этом, могут
воспользоваться нашей слабостью. Так что я предпочту оставить
вас в покое.
— Пока не придумаешь безопасного способа прикончить?
— Или пока вы не умрете с голоду. И учти: с этого момента
вам запрещено появляться в Эске.
— Да ну? Не напрасно ли ты отказываешься от такой
возможности — ведь лучникам так удобно было бы стрелять с
крыш домов. Что ж… — Шустер умолк. В охватившей его панике
он подумал: не его ли вина во всем случившемся, не слишком ли
прямолинейно он действовал, фатально ошибившись в оценке
ситуации?.. Нет. Он не предвидел конкретных проявлений гнева
Скетуло, но все же лучше иметь полную ясность. Единственно,
знай он все заранее, он не отпустил бы Дэви одного. Нужно
предупредить паренька, чтобы нападение не застало его
врасплох… Шустер криво улыбнулся. — По крайней мере, мы
понимаем друг друга. Спасибо и за это.
На мгновение у Шустера возникла мысль захватить
верховного жреца в плен, держать его заложником. Но он тут же
отказался от нее. Это наверняка спровоцировало бы
немедленное нападение. Скетуло был бы только рад умереть за
свою веру. Хотя Шустер был бы рад такому исходу ничуть не
менее, он совсем не хотел разделить его участь. Как-никак, на
Земле его ждут жена и детишки.

[djjaz63]

Он проводил старика к воздушному шлюзу и смотрел ему
вслед, пока процессия не скрылась из виду. Гулкое эхо от стука
копыт по освещенной ярким светом луны и звезд дороге
разносилось вокруг.
5
Фолкейну начало казаться, что скачка продолжается всю его
жизнь. Если что-то и было до нее, ему это только снилось, было
миражем, отражавшимся на клубах тумана, заполнявшего его
череп; все было нереальным… действительность же
ограничивалась болью в каждой клеточке, натертыми седлом
мозолями, голодом, одеревенелым от жажды языком и резью в
слипающихся глазах. Усталость вытеснила страх, и
единственное, что осталось, была тупая животная решимость
добраться до замка Гилригор, хотя Фолкейн и не всегда помнил,
зачем ему это нужно.
В течение ночи ему все-таки пришлось делать остановки.
Фастига оказалась животным более выносливым, чем мул, и
более резвым, чем лошадь, но все же и ей отдых был необходим.
Однако сам Фолкейн не решался спать и снова седлал своего
скакуна, как только было можно. К рассвету обе его фастиги
шатались, как пьяные.
Дэвид повернул голову — позвоночник при этом, казалось,
заскрипел — и бросил взгляд назад. Его преследователи
появились в пределах видимости, как только слабый свет зари на
побледневшем предрассветном небе дал возможность различать
хоть что-нибудь. Когда же это случилось — столетие назад? Нет,
должно быть, даже и часа не прошло: солнце еще не показалось
из-за горизонта, небо только-только обрело глубокий лиловый
оттенок, а Сестры скрылись за хребтом Касун. Преследователей
было четверо или пятеро — в сумеречном освещении разобрать
точнее было трудно. Теперь их отделяло от Фолкейна только
километра два, и разрыв быстро сокращался. В скрывавшей
дорогу тени искрами вспыхивали отблески на наконечниках
копий.
Так близко?
Сознание опасности подхлестнуло Дэвида. Энергия из каких-
то неведомых последних запасов прояснила его ум и обострила
чувства. Он ощутил на лице дуновение предрассветного ветерка,
услышал его вздохи в колючем придорожном кустарнике,
заглушаемые неровным стуком копыт фастиги, увидел, как
розовеют снежные пики в первых лучах солнца. Выхватив из
кармана рацию, он нажал на кнопку.
— Алло!
— Дэви! — закричал в ответ голос Шустера. — Что
случилось? С тобой все в порядке?
— П-пока да, — заикаясь, ответил Фолкейн, — н-но боюсь,
что ненадолго.
— Мы уже Бог знает сколько времени пытаемся связаться с
тобой.
Фолкейн вспомнил, что несколько раз за ночь хотел вызвать
корабль и сообщить о случившемся…
— Похоже, я так устал, что включил передатчик и забыл о
нем… Мои фастиги окончательно выдохлись. И… ребята из
храмовой стражи вот-вот меня перехватят.
— Никакого шанса добраться до замка, прежде чем они
начнут стрелять?
Фолкейн закусил губу.
— Похоже, никакого. Наверное, теперь до замка уже
недалеко, всего несколько километров, но… как мне быть?
Добираться туда пешком?
— Нет, они затопчут тебя или застрелят в спину. Советую
тебе обороняться.
— Эти их луки… Боже, они ведь стреляют почти на такое же
расстояние, как и мой бластер, и нападение начнется сразу со
всех сторон. Здесь негде укрыться. Нет даже ни единого дерева
поблизости.
— Есть старый трюк. Застрели своих животных и
отстреливайся из-за них, как из-за баррикады.
— Это не защитит меня надолго.
— Может быть, надолго и не понадобится. Если ты
действительно так близко от замка, стража увидит вспышки твоих
выстрелов. Так или иначе, это единственное, что я могу
придумать.
— Х-х… — Дэвид стиснул зубы и секунду собирался с
силами. — Хорошо.
Голос Шустера утратил твердость.
— Видит Бог, хотел бы я оказаться с тобой вместе, Дэви.
— Я бы тоже не возражал, — к своему удивлению, довольно
спокойно ответил Дэвид. Вот именно так и должен разговаривать
настоящий мужчина в минуту опасности! — Я спрячу передатчик
в карман, но не буду его выключать, так что вы сможете все
слышать. Подбадривайте меня, ладно?
Он натянул поводья и спрыгнул на землю. Его фастиги
стояли повесив головы, в полном изнеможении. Чувствуя себя
предателем, Фолкейн поставил их рядом и, быстро переключив
бластер на стрельбу в упор, прострелил им лбы.
Они неуклюже повалились, как игрушечные ослики на
веревочках; вьючная фастига вздохнула, как будто радуясь
долгожданному отдыху; глаза животных остались открытыми и
быстро стекленели. Фолкейн начал возиться с ногами и шеями,
пытаясь соорудить прикрытие со всех сторон, но без особого
успеха. Запыхавшись, он глянул в восточном направлении.
Преследователи явно поняли цель его действий и, подгоняя
своих фастиг, разделились, обходя его справа и слева. Вскоре
все они остановились и стали привязывать животных к кустам.
Действительно, их оказалось пятеро.
Солнечный диск показался из-за гор. «Надо поторопиться:
пока еще окончательно не рассвело, вспышки будут более
заметны», — подумал Фолкейн и несколько раз выстрелил
вверх.
В тело фастиги, служившее Дэвиду бруствером, вонзилась
стрела. Юноша, лежа на животе, сделал ответный выстрел, но
промахнулся. Прячась за прикрытием, он осмотрелся вокруг. Еще
один айвенгец натягивал тетиву: их разделяло менее
полукилометра. Фолкейн тщательно прицелился и нажал на
спуск. От бластера протянулся длинный сверкающий бело-
голубой палец, раздался треск, и айвенгец выронил лук,
схватившись за бок. Две стрелы просвистели в опасной близости
от Фолкейна; тот выстрелил в ответ не целясь — это заставило
воинов отступить, и на некоторое время Дэвид оказался вне
досягаемости их луков: хоть небольшая, но победа.
Впрочем, заряда бластера хватит не так уж надолго. Если
наемники Посвященных будут придерживаться прежней тактики,
вынуждая его тратить заряды… Но ведь им неизвестно, как
ограничены его ресурсы. Правда, похоже, они все равно не
собираются отступать. Если только ему не повезет и не удастся
вывести из строя их всех, его песенка спета. Фолкейн обнаружил,
что он размышляет об этом спокойно, трезво взвешивая обе
возможности: при худшем исходе, он надеялся, он сможет
захватить с собой в ад нескольких врагов. «Бедные мама и
папа, — подумал он. — Бедный Марти Шустер — ему ведь
придется сообщить им Печальную весть, если сам он, конечно,
выживет».
Два всадника ринулись по травянистому откосу на Дэвида;
их гривы развевались в воздухе. Они разделились, прежде чем
оказались на расстоянии выстрела, и тот, в кого прицелился
Фолкейн, в последний момент пригнулся так низко, что луч
прошел над ним. Второй в это время пустил стрелу и,
развернувшись, поскакал обратно — выстрел Дэвида его не
достал. Стрела вонзилась в землю в сантиметре от ноги
Фолкейна.
«Хороший прием, — бесстрастно подумал Дэвид. —
Интересно, им уже приходилось иметь дело с такой тактикой
защиты, или это просто быстрая реакция на новое? Не
удивлюсь, если последнее. Они сообразительные ребята, эти
айвенгцы. А вот мы, со своей гордостью за достижения нашей
цивилизации, не можем найти решения такой простой
проблемы, как местное табу на использование колеса. Ерунда,
решение мы, конечно, найдем…»
Еще два противника скакали на него справа. Фолкейн
отрегулировал бластер на самый узкий луч, чтобы как можно
больше увеличить дальность, и тщательно прицелился. Он задел
сначала одну фастигу, потом другую: просто царапины, конечно,
но болезненные. Оба животных взвились на дыбы. Всадники
справились со скакунами, но убрались подальше. Фолкейн
повернулся как раз вовремя, чтобы отразить нападение второй
пары, но не успел помешать айвенгцам выстрелить из луков.
Впрочем, промахнулись обе стороны.
«…нужно только в точности понять, что именно делает
колесо, и потом придумать какое-то другое приспособление,
которое делало бы то же самое.
А где же пятый айвенгец, тот, которого ранило? Вон стоит его
фастига, а всадника не видно… где же он? Эти крутые парни не
из тех, кто сходит со сцены от одной царапины.
У меня же были хорошие отметки по математике и
аналитике. И в дискуссиях я обычно побеждал… Так почему же
я не могу выкопать из памяти нужное и использовать его? Я
ведь смог бы решить такую задачу на экзамене, разве нет?
Скорее всего этот пятый крадется, прячась за кустами, чтобы
подобраться поближе, кинуться на меня и заколоть.
Конечно, здесь не учебная аудитория, и аналитическое
мышление — не естественное состояние рассудка, особенно
когда твоя жизнь в опасности; как странно, что я начал
думать об этом именно теперь. Может быть, мое
подсознание нашло ответ?»
Четверо всадников съехались вместе на склоне холма,
тянувшегося параллельно дороге и отлого спускавшегося к ней, и
устроили совет. На таком расстоянии они выглядели как
игрушечные фигурки. Было тихо. Фолкейн не слышал ничего,
кроме шороха ветра. Поднявшееся над горами солнце
постепенно укорачивало колеблющиеся лиловые тени на серой
траве. В воздухе еще сохранялся холод ночи, и дыхание
Фолкейна вырывалось облачками пара.
«Нужно рассмотреть все по порядку. По сути своей колесо
— это рычаг. Но мы уже решили, что другие формы рычага
неприменимы, Минуточку! А винт? Нет, его не приспособишь.
Если бы что-то подобное можно было использовать, Ромуло
Паскуаль давно бы сообразил.
А как насчет того, чтобы разрезать колесо на сегменты и
насадить их на оси по отдельности? Нет, я ведь предлагал это
Рибо, и он сказал, что так не годится: вся конструкция целиком
при взгляде сбоку все равно будет иметь круглую форму».
Всадники явно придумали какой-то план. Они сняли тетивы с
луков и надежно привязали луки к подпругам седел. Затем,
выстроившись в цепочку, они стали приближаться к укрытию
Фолкейна.
«А что еще делает колесо, помимо передачи
механического усилия? В идеале оно касается земли в одной-
единственной точке и тем сводит к минимуму трение. Не
существует ли какой-то другой геометрической фигуры,
которая обладала бы этим же свойством? Да сколько угодно.
Но какой прок от овального колеса?
Эй, а нельзя ли исхитриться и насадить овальные колеса,
как эксцентрики, на ось, тоже эллиптическую в сечении? Тогда
груз будет перемещаться равномерно. М-м-м, вряд ли это
поможет, особенно если учесть, какие тут дороги и какие усилия
потребовались бы для перемещения платформы вручную. От
толчков все сооружение немедленно развалится».
Скакавший впереди воин пришпорил свою фастигу. Фолкейн
прицелился в него и стал ждать, пока противник приблизится
достаточно, чтобы выстрел наверняка оказался смертельным.
Рация в кармане издавала придушенное кваканье, но времени на
разговоры не было.
«Те же самые недостатки — ненадежность, сложность в
исполнении, непрочность — исключают всякие другие
приходящие на ум конструкции — вроде гусениц, приводимых в
движение педалями. Может быть, Ромуло и смог бы что-то
выжать из этой идеи, но ведь должно же существовать
несложное, ежу понятное решение».
Пригнувшийся к шее скакуна всадник приближался. Еще
секунда, и выстрел его достанет! Пора! Фолкейн выстрелил. Луч
попал прямо в грудь фастиги, которая закувыркалась вниз по
склону. Но айвенгец выпрыгнул из седла, прежде чем Фолкейн
успел сразить и его, с акробатической ловкостью перевернулся в
воздухе и исчез в кустах.
Прежде чем Фолкейн понял, что задумали его противники, он
уже застрелил фастигу под вторым всадником. Та налетела на
тело первой и свалилась рядом. Третье животное пронеслось
мимо, испуганное, но еще подчиняющееся наезднику.
— Ну нет, это у вас не пройдет, — выдохнул Фолкейн, — не
стану я собственными руками строить для вас стену. — Он
позволил двоим удержавшимся в седлах айвенгцам проскакать
мимо и, когда фастиги перестали закрывать всадников,
застрелил одного из них. Второй успел вырваться из зоны огня,
соскочил с фастиги и, прячась за ней, вернулся к убитым
животным.
Выстрелы Дэвида взрыли землю там, где скрылись
нападающие, но он не видел их сквозь густую поросль, а кусты
были слишком влажными, чтобы загореться. Третий айвенгец
подтащил свою фастигу к телам убитых животных; та было
рванулась прочь, но сильные руки удержали ее, а нож перерезал
горло.
Так что воины добились своего. Теперь у них был
собственный бруствер, слишком массивный, чтобы луч бластера
мог прожечь его насквозь, и достаточно высокий, чтобы из-за
него можно было обстреливать Дэвида из луков. Правда, хорошо
прицелиться им будет трудно…
Из-за баррикады показались наконечники стрел. Фолкейн
пригнулся за своим укрытием так низко, как только мог, и даже
попытался подлезть под одно из собственных мертвых животных.
«Что-нибудь такое… что-нибудь, что будет катиться и
удерживать на себе груз, но при этом не будет круглым…»
Засвистели стрелы. Они с силой вонзались в землю и в
мертвую плоть фастиг. Обстрел длился некоторое время, потом
над бруствером показалась львиная голова: ее обладатель хотел
увидеть результаты. Фолкейн, уловив перерыв в стрельбе,
привстал на одно колено и выстрелил.
На таком близком расстоянии трудно было промахнуться, и
все же выстрел не попал в цель. Луч ударил в баррикаду,
запахло паленым, но айвенгец успел укрыться за фастигой.
Заставило же руку Фолкейна дрогнуть то, что он неожиданно
увидел перед собой решение.
Он схватил рацию и прокричал в нее:
— Алло, слушайте, я знаю, что нужно сделать!
— Все, что скажешь, Дэви, — проникновенно ответил
Шустер.

[djjaz63]

— Да не для меня. Я имею в виду, как вам, ребята, отсюда
выбраться.
Стрелы засвистели снова. Боль пронзила левое бедро
Фолкейна. Он тупо взглянул на древко поразившей его стрелы и
не сразу понял, что случилось.
— Дэви? Ты меня слышишь? — донесся голос Шустера
через разделявшие их сотни километров.
Фолкейн судорожно глотнул. Пока еще не было особенно
больно. А айвенгцы что-то перестали стрелять. У них тоже,
наверное, плохо с боеприпасами. Земля вокруг была вся
усыпана стрелами.
— Слушайте внимательно, — сказал он, обращаясь к
передатчику. Коробочка лежала на земле, и струйка крови от ноги
текла как раз к ней. Какая-то часть его рассудка смутно
заинтересовалась тем, как выглядит человеческая кровь в лучах
местного солнца: вместо ярко-алого цвета она имела темно-
вишневый. Ручеек крови был невелик: значит, никакой крупный
сосуд не задет. — Вы знаете, что такое многоугольник
постоянной ширины?
Айвенгский воин снова выглянул из-за прикрытия. Когда
выстрела не последовало, он вскочил на ноги и отчаянно
замахал руками, тут же, впрочем, снова спрятавшись за тело
фастиги. Фолкейн был слишком занят, чтобы заинтересоваться
тем, что это могло значить.
— Ты ранен, Дэви? — обеспокоенно спросил Шустер. —
Тебя плохо слышно. Атака продолжается?
— Помолчи, — ответил Фолкейн. — У меня мало времени.
Слушай. Фигура постоянной ширины — это такая фигура, что
если ее поместить между двух параллельных прямых, так что
они окажутся касательными к ней с противоположных сторон, а
потом начать вращать, то эти прямые будут оставаться
касательными при любом повороте. Другими словами, ширина
фигуры одинакова по любому направлению, соединяющему
противоположные стороны через центр. Окружность, ясно,
принадлежит к этому классу. Но…
Айвенгец, левая рука которого, обожженная лучом бластера,
бессильно висела, появился из придорожных кустов. В правой
руке он сжимал нож. Краем глаза Фолкейн уловил блеск лезвия,
обернулся и потянулся к лежащему на земле бластеру.
Сжимавшая нож рука воина взметнулась, и Фолкейн вскрикнул,
когда нож пригвоздил его собственную руку к земле.
— Дэви! — отчаянно кричал Шустер.
Фолкейн схватил бластер левой рукой. Дуло ходило из
стороны в сторону, он выстрелил, но промахнулся. Айвенгец
одним прыжком оказался рядом, одновременно вытаскивая из
ножен меч. Наверное, в момент выстрела он закрыл глаза, так
что вспышка его не ослепила; удар его был точен, и бластер
вылетел из искалеченной руки Фолкейна.
Юноша вытащил нож, торчавший из его правой руки, вскочил
на ноги, сжал оружие левой рукой и бросился на противника. Его
голос поднялся до крика:
— Окружность не единственная! Нужно взять равно…
Рывок Фолкейна оказался неожиданным для айвенгца.
Дэвид ударил, но нож только скользнул по нагруднику воина. Тот
оттолкнул юношу, и Фолкейн не удержался на ногах. Айвенгец
занес меч.
— Равносторонний треугольник, — всхлипнул Дэвид. — Если
провести дуги…
В этот момент раздался звук рога. Воин с рычанием отскочил
от человека. Находившийся выше по склону лучник выпустил в
Фолкейна последнюю стрелу, но раненая нога подогнулась, и
Дэвид упал на колени; стрела просвистела там, где он только что
стоял.
Стрела, пущенная с противоположной стороны, пронзила
насквозь ближайшего противника. С булькающим кашлем он
повалился на тела фастиг. Остальные стражи храма
лихорадочными жестами показывали на священные круги,
украшавшие их доспехи, но безрезультатно: на них посыпался
дождь стрел, и скоро все было кончено.
Рибо, отпрыск Легнора, натянул поводья и соскочил на
землю как раз вовремя, чтобы подхватить потерявшего сознание
Фолкейна.
6
Мукерджи вошел в кают-компанию, где Шустер в мрачном
одиночестве раскладывал пасьянс.
— Где Ромуло? — спросил капитан.
— Потихоньку сходит с ума у себя в машинном отделении, —
ответил Шустер. — Он все пытается понять, что же хотел сказать
нам Дэви перед тем, как… — Мартин повернул к Мукерджи
осунувшееся лицо. — От него так ничего и нет?
— Нет. Как только я что-нибудь узнаю, я сразу же сообщу,
конечно. Его передатчик все еще работает, я слышу, как вокруг
двигаются и разговаривают. Но от Дэви — ни слова, а айвенгцы,
наверное, не решаются ответить говорящей коробочке.
— О Боже, это же я послал его туда!
— Но ты не мог предвидеть, что он попадет в беду.
— Я должен был предвидеть, что корабль — самое
безопасное место. Я должен был отправиться в Гилригор сам. —
Шустер невидящим взглядом уставился на карты. — Он же мой
подмастерье.
Мукерджи положил руку на плечо торговца.
— Тебе не следует тратить время на всякие повседневные
дела. А сражаться и прочее — это дела повседневные. Твои
мозги нужнее для другого.
— Да для чего годятся мозги?
— Ну, у тебя же явно есть какой-то план. О чем это ты
разговаривал с тем крестьянином перед рассветом?
— Я подкупил его: за хороший большой нож он взялся
передать в храм весточку от меня. Он скажет Херктаскору, чтобы
тот пришел ко мне для секретной беседы. Херктаскор, если ты
помнишь, один из главных астрологов; очень сообразительный
парень и, как мне кажется, относится к нам скорее дружелюбно,
чем враждебно. По крайней мере, ему, в отличие от Скетуло, не
свойственна фанатическая ненависть ко всему новому. — Тут
Шустер обнаружил, что положил черву к трефе, выругался и
смешал карты. — Из того, что мы слышали, ясно: Рибо
прискакал, увидев вспышки, и разделался с посланными Скетуло
убийцами. Но успел ли он вовремя? Остался ли Дэви в живых?
Раздался сигнал у входа. Оба землянина вскочили и
бросились к ближайшему обзорному экрану.
— Помяни нечистую силу… — пробормотал Мукерджи. —
Возьми это на себя, Мартин. Мне лучше вернуться в радиорубку.
Сдерживая свое возбуждение, Шустер открыл дверь
воздушного шлюза. В тесное помещение, неся острые местные
запахи, ворвался холодный утренний ветер. По трапу поднялся
Херктаскор, закутанный в плотный плащ, скрывавший очертания
фигуры. Плащ был снят только после того, как дверь закрылась;
под плащом оказалось обычное облачение жреца. Херктаскор
явно не хотел быть узнанным по дороге к кораблю.
— Приветствую тебя, — монотонным голосом произнес
Шустер. — Спасибо, что ты пришел.
— Получив твое послание, я не мог поступить иначе, —
ответил Посвященный. — Поскольку ты сообщил, что должен
обсудить со мной важные предметы, я должен тебя выслушать
ради блага Ларсума и нашей веры.
— Тебе… э-э… запрещено посещать наш корабль?
— Нет, но лучше не наводить верховного жреца на мысль,
что такой запрет необходим.
Херктаскор болезненно щурился, хотя корабельное
освещение и так было менее ярким, чем обычно, из-за
необходимости экономить последние капли энергии в
аккумуляторах. Шустер провел гостя в свою каюту, убавил
яркость ламп и предложил ему кресло.
Некоторое время они сидели, молча глядя друг на друга.
Наконец Херктаскор произнес:
— Если ты где-нибудь перескажешь то, что услышишь от
меня сейчас, я обвиню тебя во лжи. Тем не менее до сих пор ты
поступал достойно. — Шустер почувствовал себя неловко: то, что
он собирался сделать, было не таким уж бесхитростным
поступком. — И я думаю, что ты должен знать: многие
Посвященные считают Скетуло неправым: не следовало
запрещать новую математику и астрологию, о которых ты нам
сказал. Если бы он смог доказать, ссылаясь на Писание,
традицию или рассуждения, что они противоречат слову Бога,
тоща, естественно, все Посвященные присоединились бы к нему
и отвергли твое учение. Но он не сделал даже попытки что-то
доказать, а просто прибег к запрету.
— А вам позволено дискутировать с верховным жрецом?
— Да. Закон всегда был таков: достигшие высокого ранга
Посвященные могут свободно обсуждать все, что не
противоречит доктрине. Но мы должны повиноваться верховному
властителю, если его приказы не беззаконны.
— Так я и думал. — Шустер потянулся за сигарой. — Вот что
я хотел тебе сказать: мы стремимся к сотрудничеству со
служителями храма, а не к противостоянию. Мы не угрожаем
вашей вере, а, наоборот, можем послужить ее расцвету. Если ты
убедишься в этом, то, может быть, сможешь убедить и других.
Лицо Херктаскора оставалось бесстрастным, но глаза
сузились и загорелись.
Шустер раскурил сигару и выпустил облако дыма.
— Цель астрологических наблюдений для вас — узнать волю
Бога и понять его замысел в создании Вселенной. Как мне
кажется, это предполагает и более высокую цель: понимание
сущности Бога в той мере, в какой она может быть понята
смертными. В прошлом ваши теологи пришли к определенным
заключениям. Но окончательны ли эти выводы? Разве не может
оказаться, что в мире есть еще много непознанного?
Херктаскор склонил свою львиную голову и начертил в
воздухе священный круг.
— Может и должно. В этой области не было достигнуто
ничего существенного с тех самых пор, как Домно написал свою
книгу. Я часто размышлял… Но прошу тебя, продолжай.
— Мы, вновь прибывшие, не принадлежим к вашей вере, —
сказал Шустер. — Но и мы тоже на протяжении многих столетий
искали ответ на загадку природы божества. Мы тоже верим — ну,
скажем, некоторые из нас — в единого Бога, бессмертного,
всемогущего, всезнающего… являющего собой совершенство.
Бога — создателя всего сущего. Возможно, наша теология
расходится с вашей в своих основах, но, может быть — и нет. Не
согласишься ли ты сравнить свои взгляды с моими? Если ты
сможешь показать мне, где мои соплеменники ошибаются, то я,
если останусь в живых, унесу с собой истину. Если, с другой
стороны, я смогу показать тебе направления, в которых наша
мысль опередила вашу, то и ты сам, и твои коллеги поймут, что
мы, чужеземцы, несем вовсе не зло, а скорее возможность
развития.
— Сомневаюсь, что Скетуло и некоторые другие
закостенелые теологи когда-нибудь признают это, — напряженно
произнес Херктаскор. — Тем не менее, если воистину будут
открыты новые пути и кто-нибудь посмеет отрицать… — Его
кулаки разжались. — Я слушаю тебя.
Шустер не удивился. Всякая религия, существовавшая в
прошлом на Земле, какой бы отгороженной от других она ни
была в теории, рождала выдающихся мыслителей, готовых
черпать идеи у соперничающих церквей. Мартин поудобнее
устроился в кресле. Разговор предстоял долгий.
— Первая проблема, которую я хотел бы рассмотреть, — это
почему Бог создал Вселенную. Ваша религия имеет ответ на
данный вопрос?
Херктаскор вздрогнул.
— Н-нет. Писание говорит только, что Бог — создатель
Вселенной. Но смеем ли мы рассуждать о Его резонах?
— Думаю, что да. Смотри: если Бог ни в чем не ограничен,
значит, он вечен и существовал до появления Вселенной. Он
выше всего, что имеет границы. Но мысль и существование мира
сами по себе конечны, не так ли?
— Ну… ну да. Это звучит разумно. По крайней мере, что
касается мысли и бытия, как мы их знаем.
— Вот именно. Наверное, и ваши философы спорили о том,
реален ли любой феномен, если он совершается в отсутствие
наблюдателя, существует ли лежащий в пустыне камень, если
его никто никогда не видел? — Херктаскор кивнул. — Это
древний парадокс, известный на множестве планет… я хочу
сказать, во многих странах. Подобным же образом Бог, вечно
существующий в беспредельности, не может быть ни объят
мыслью, ни выражен словом. До появления Вселенной ведь не
было существ, которые бы мыслили или говорили. Таким
образом, как и камень, которого никто не видел, Бог в
определенном смысле не существовал. Другими словами, его
существование было лишено полноты — элемента обнаружения
и осознания. Но как существование совершенного существа

[djjaz63]

может быть неполным? Очевидно, что это невозможно. Поэтому
для Него и оказалось необходимым создать Вселенную, чтобы
она познала Бога. Ты следишь за моими рассуждениями?
Херктаскор сдержанно кивнул. Лишь учащенное дыхание
выдавало его волнение.
— Что-нибудь из сказанного мной до сих пор противоречит
твоей вере? — спросил Шустер.
— Нет… не думаю. Хотя все это так ново… Но продолжай!
— Акт творения, — произнес Шустер, затягиваясь сигарой, —
логически включает желание. творить, идею того, что будет
сотворено, решение творить и саму работу творения. В
противном случае Бог действовал бы из каприза, что абсурдно.
Однако эти проявления — желание, мысль, решение и работа —
конечны. Они неизбежно замкнуты на единственном творении из
бесконечного числа возможных и требуют единственной
последовательности действий. Тем самым акт творения
подразумевает, что Бог в каком-то смысле конечен. Но это
немыслимо, такого нельзя представить себе ни на секунду. Мы
приходим к парадоксу: Бог должен творить, но не может. Как
разрешить этот парадокс?
— И как вы его разрешаете? — выдохнул Херктаскор,
который, казалось, вот-вот упадет в обморок.
— Мы пришли к заключению, что самый акт творения был
совершен десятью сущностями, известными как сефирот…
— Постой! — Посвященный даже привстал. Не существует
других богов, даже второстепенных, а Писание отрицает, что
создание мира — заслуга ангелов.
— Конечно. Те сущности, о которых я говорю, не боги и не
ангелы, — они дискретные проявления единого Бога, подобно
тому, как грани драгоценного камня — проявления его сущности,
не являясь при этом сами драгоценностями. Бог имеет
бесконечно много проявлений, но, как мы обнаружили, десять
сефирот — все, что логически необходимо для того, чтобы
объяснить акт творения. Если начать с первого из них — воли и
идеи творения, — то он должен быть неразлучен с Богом всю
вечность. Таким образом, он охватывает остальные девять,
которые необходимы как атрибуты того, что будет создано…
Через несколько часов Херктаскор попрощался с Шустером.
Он шел, как будто ступая по облакам. Шустер смотрел ему вслед,
стоя у трапа. Сам он чувствовал полное изнеможение.
«Если окажется, что все это я напрасно обрушил на
Херктаскора, да и на них на всех, прости меня, Боже мой
Милосердный».
Мукержди выскочил ему навстречу из кают-компании. Его
шаги гулко отдались на металлической палубе.
— Мартин! — радостно завопил он, — Дэви жив!
Шустер резко повернулся к нему. Голова его закружилась, и
он прислонился к стене, ловя ртом воздух.
— Вызов пришел, как только ты заперся с этим брамином, —
продолжал Мукерджи. — Я не знал, можно ли вас прервать, и
поэтому… Ну так вот. Дэви ранен — в ногу и в обе руки, но ничего
серьезного: ты же знаешь, здешние микробы нам не страшны. Он
сначала потерял сознание, а потом, я думаю, обморок перешел в
сон. Он еле бормотал, когда разговаривал с нами, и обещал
выйти на связь позже, когда еще немного отдохнет. Тогда он
расскажет и о своей идее. Пошли, мы тут с Ромуло достали
бутылочку — есть что отпраздновать!
— Это-то мне сейчас и нужно, — с чувством сказал Шустер и
последовал за Мукерджи.
После нескольких глотков Мартин немного пришел в себя.
Отставив стакан, он криво улыбнулся остальным.
— С вас когда-нибудь снимали обвинение в убийстве? —
спросил он. — Именно так я себя сейчас чувствую.
— Брось, — фыркнул Паскуаль. — Не до такой же степени
ты несешь ответственность за своих подмастерьев.
— Ну, может быть, и нет, но ведь это я послал его туда,
вместо того чтобы ехать самому. Но ты говоришь, с ним все в
порядке?
— Если бы не ты, от этого могло бы быть мало пользы, —
ответил Паскуаль. — Криш — всего лишь космонавт, я — просто
инженер, а Дэви — и вовсе сосунок. Нам нужен кто-то, кто
исхитрился бы вытащить нас из этой дыры. А ты, amigo mio[14],
хитрюга по профессии.
— Ну, похоже, выход нашел все-таки Дэви. Правда, какой —
я пока не знаю. А если и знаю — когда-то учил в школе, — то
забыл. Дэви не так далеко, как я, ушел от школьной премудрости.
— Если только в его идее что-нибудь есть, — ответил
Паскуаль, к которому вновь вернулась озабоченность. — Я сам
так и не придумал ничего путного, а уж поверь, каких только
невероятных штук я не изобретал!
— Подождем — увидим. Кстати, ничего больше не известно
о ситуации в Гилригоре?
— Да, я же ведь говорил с самим Рибо — Дэви показал ему,
как обращаться с передатчиком, — ответил Мукерджи. — Все
напавшие на Дэви убиты. Рибо говорит, он отдал такой приказ,
подозревая, что они действительно стражи храма. Если бы они
оказались захвачены в плен, их пришлось бы освободить, чтобы
не вступать в конфликт со Скетуло, и новости быстро достигли
бы Эски. А так Рибо может теперь утверждать, что его действия
были вполне оправданными: на расстоянии выстрела эмблемы
храма разглядеть нельзя, и естественно предположить, что на
путешественника напали разбойники, уничтожать которых долг
Рибо.
— Превосходно, — улыбнулся Шустер. — Рибо палец в рот
не клади. Если он найдет предлог не посылать сюда вестника —
а я не сомневаюсь, что он его найдет, — у нас окажется
несколько дней, прежде чем Скетуло начнет гадать, что же там
произошло, и отправит кого-нибудь для выяснений. Дорога туда и
обратно тоже потребует времени. Другими словами, если мы
будем держать рот на замке, его собственная тактика проволочек
обернется против Скетуло. — Шустер оглядел своих
собеседников. — Время — это главное, в чем мы сейчас
нуждаемся, если не считать средства доставки генератора.
Время для того, чтобы Посвященные? утратили внутреннее
равновесие, чтобы в храме началось такое брожение, что
жрецам станет не до новых квазизаконных уловок в отношении
нас.
— Смотри, как бы это не вызвало насилие с их стороны, —
сказал Мукерджи.
— Это маловероятно, — отозвался Шустер. — На Дэви она
напали исподтишка: думаю, что Скетуло отречется от своих
приспешников, когда о нападении станет известно. Видишь ли,
ему нелегко принимать незаконные решения: это дает его
противникам вроде Рибо слишком хороший повод для нападок, а
то и для вооруженного сопротивления. Да и вообще, как я уже
говорил, время теперь будет работать против этого старого
черта.
Паскуаль внимательно посмотрел на торговца:
— Какую кашу ты заварил?
— Ну… — Шустер снова потянулся за бутылкой, виски с
веселым бульканьем полилось в стакан. — Первым делом, как
ты знаешь, я познакомил их с ньютоновской астрономией. Я
замаскировал ее под допущение, но так им просто легче ее
проглотить, а напиток менее крепким не становится. Никто не
сможет обманываться до бесконечности насчет того, будто это
всего лишь сказочка для упрощения вычислений. Раньше или
позже, но они придут к выводу, что орбиты планет действительно
эллиптические. А это разрушит главную опору веры в то, что круг
священен, что, в свою очередь, пошатнет всю их религию.
Скетуло все это предвидел, поэтому сразу и наложил запрет на
исходящие от меня идеи. Впрочем, так он может только
отсрочить неизбежное. Не в его силах запретить Посвященным
думать, и некоторые из них возмущены запретом. В результате в
храме начались трения, которые отвлекут Скетуло от
изобретения безопасного способа придушить нас.
— Придумано прекрасно, но не со слишком ли дальним
прицелом? — нахмурил брови Мукерджи. — Чтобы революция
созрела, может понадобиться полстолетия.
— Согласен. Астрономические разногласия играют нам на
руку, но их одних недостаточно. Так что сегодня я позвал сюда
Херктаскора. Мы обсуждали теологические проблемы.
— Что?! Не рассчитываешь же ты развалить их религию за
полдня?
— Нет, конечно. — Шустер глотнул виски. На его лице
появилась ухмылка. — Местные гойим[15] трудились два или три
тысячелетия и ничего не добились. Я просто указал на

[djjaz63]

некоторые логические следствия религиозной доктрины Ларсума
и предложил ответы, найденные на Земле для преодоления
определенных противоречий.
— Ну и что? — недоуменно спросил Паскуаль.
— Ты же знаешь, я всегда интересовался историей науки и
философией и много читал о них. В результате, а также
благодаря семейным традициям мне кое-что известно насчет
каббалы[16].
— Quees?[17]
— Система средневековой еврейской теософии. В той или
иной форме каббала пользовалась огромным влиянием на
протяжении столетий, даже воздействовала на христианство. Но
поверьте вы мне, это самая невообразимо запутанная
конструкция, которую смогло создать человечество с помощью
нескольких текстов, массы тумана и закусившей удила логики.
Ортодоксальный иудаизм всегда старался держаться подальше
от каббалы с ее заумью — неосторожных она приводила к
тяжелейшим эмоциональным срывам, как, например, это часто
случалось среди хасидов[18].
Но к ларсианской религии каббала подходит, как сшитая по
мерке. Например, в каббалистической теософии фигурируют
десять форм эманации божества, десять отдельных атрибутов
его совершенства — сефирот. Они разбиты на три триады, в
каждую из которых входит мужская и женская сущности и их
союз. На Айвенго нумерология[19] не особенно развита, но, когда
я напомнил Херктаскору, что три точки определяют окружность,
он разинул рот. Каждый из сефирот, входящих в триады,
соотносится с определенной частью тела человека. Остающийся
сефирот окружает все остальные (что также прекрасно
вписывается в ларсианскую доктрину), а все они вместе создали
Вселенную… Ладно, не буду углубляться в детали. Еще в
каббале разрабатывалась своеобразная техника дешифровки,
благодаря которой можно постичь скрытый смысл Писания —
доктрину триединства, демонологию и всяческие магические
заклинания. Все это — великолепная, блистательная чепуха,
соблазнявшая в свое время лучшие умы Земли. Вот я и скормил
такую аппетитную приманку Херктаскору.
— Ну и? — очень тихо спросил Мукерджи.
— О, конечно, я ему обрисовал только контуры — на полное
изложение потребовались бы недели. Не знаю, придет ли он
узнавать подробности, да это и не имеет значения. Семя
соблазна посеяно. Ларсианская философия еще довольно
примитивна, такой крепкий орешек ей не по зубам. Хоть их
религия теоретически и является монотеизмом, на практике в ней
сильны суеверия, вера в духов и привидения, и никто еще не
подвергал доктрину основательной перетряске. Тем не менее
теология существует и пользуется уважением. Так что
Посвященные представляют собой прекрасный горючий
материал, и достаточно искры, чтобы произошел взрыв
интерпретаций, пересмотров, реформации, контрреформации,
откровений, новых доктрин, фундаменталистской реакции —
всех тех веселеньких развлечений, через которые мы на Земле
уже прошли. Как я уже говорил, каббала сыграла во всем этом не
последнюю роль. Дайте только время, и эта мина взорвет храм, а
Ларсум сможет вдохнуть свежий воздух.
Шустер покачал головой.
— Боюсь, не обойдется без кровопролития, — заключил
он, — и если бы я не считал, что в конце концов такая встряска
окажется полезна здешнему обществу, я не пошел бы на это
даже ради спасения наших жизней.
Паскуаль озадаченно посмотрел на Мартина.
— Такие материи слишком тонки для меня. Ты думаешь, это
нас спасет?
— Если нам удастся переправить сюда генератор за
несколько ближайших недель, то несомненно. Херктаскор не
дурак, к тому же он прирожденный теолог. После неприятностей с
новым методом вычислений он будет осторожен в выборе тех, с
кем обсуждать откровения каббалы. Но в храме собраны лучшие
мозги, томящиеся от безделья. Если им не давать фактов для
размышлений, они примутся за теорию, и новые концепции
охватят храм, как пожар. Скоро дойдет и до открытых
столкновений. Закон не дает Скетуло права запретить подобные
дискуссии, а накал страстей вызовет неповиновение любому
незаконному приказу. Так что старикашке хватит забот до конца
жизни.
7
Рибо, Гилригорский Страж Границы, остановил фастигу на
вершине холма. Рука в окованной железом перчатке указала
вниз.
— Эска, — провозгласил он.
Дэвид Фолкейн прищурился, вглядываясь в сумрак. Для
человеческого зрения город был всего лишь пятном на берегу
ртутно переливающейся реки. Но тут его взгляд уловил отблеск
света на металлической поверхности.
— Наш корабль, — прошептал он. — Мы добрались!
Рибо всматривался в поля и сады, на километры
протянувшиеся вокруг столицы.
— Не заметно никаких военных приготовлений, — заключил
он. — Кажется, я вижу горожан, бегущих нам навстречу, но
солдат среди них нет. В храме, конечно, знают о нашем
приближении. Ясно: они решили не оказывать сопротивления.
— А ты ожидал схватки? На самом деле?
— Я не был уверен. Поэтому я и захватил с собой так много
воинов. — Закованный в доспехи айвенгец выпрямился в седле.
Его хвост хлестал по бокам фастиги. — Попытайся Посвященные
устроить побоище, они нарушили бы закон, так что мы имели бы
все права на ответный удар. Ведь не только Стражам Границы
правление жрецов встало поперек горла. Мои воины будут почти
что жалеть, если им не удастся сегодня омочить мечи в крови.
— Ну, я не испытываю подобного желания, — поежился
Фолкейн.
— Миролюбив ты или нет, — ответил Рибо, — ты нанес
жрецам гораздо больший урон, чем это когда-нибудь удалось бы
мне. Наш мир теперь не останется неизменным. Платформа ведь
такая простая вещь, а сколько от нее пользы — меньше работы
крестьянам, купцы смогут быстрее перевозить товары. Вековой
застой нарушен. Что касается меня, то я намерен использовать
новые возможности, чтобы разбить варваров гор Касун, а это
значит, что со мной среди правителей Ларсума станут больше
считаться. В Гилригоре всегда будут рады твоим соплеменникам.
Фолкейн виновато опустил глаза.
— Я не могу обманывать тебя, мой друг, — пробормотал
он. — Может случиться, что никто из нас здесь больше не
появится.
— Я слышал такие разговоры, — ответил Рибо, — и
пропускал их мимо ушей. Может быть, просто не хотел верить.
Впрочем, это не имеет значения, — в голосе айвенгца зазвучала
гордость, — придет день, и наши корабли прилетят к вам.
Он поднял боевой топор, подавая сигнал. Строй всадников
развернулся, и огромная платформа, которую тащили двадцать
фастиг, перевалила через вершину холма. Металлические части
погруженных на нее генератора и подъемного крана заблестели в
закатных лучах красного солнца.
Погонщик фастиг опустил тормоз — плоское бревно, —
чтобы платформа не слишком быстро катилась вниз по склону.
Со скрипом, стуком, лязгом и дребезжанием сооружение
двинулось вперед.
Под платформой находилось восемь роликов. Они катились
между направляющими боковыми досками, передняя пара
которых могла двигаться между квадратными штырями — это
давало возможность платформе поворачивать. Бамперы не
давали роликам выкатиться из-под днища на спусках и
подъемах. Как только один из катков появлялся сзади из-под
платформы, его за металлические петли подхватывали крюки,
установленные на коромыслах с противовесами на самой
платформе. Массивная рама и кожаные ремни направляли
коромысла строго назад, препятствуя движению вбок. Двое
работников изо всех сил тянули за цепи, коромысла поднимались
вверх; в высшей точке подъема крюки выскальзывали из петель,
и каток падал на наклонный настил спереди. Еще двое
работников, вооруженные шестами, следили за тем, чтобы он
катился без перекосов. Прогрохотав по настилу, каток падал на
дорогу перед бампером, и платформа наезжала на него.
Коромысла поворачивались, чтобы подхватить следующий каток,
и все начиналось сначала.
Каждый каток был треугольным в сечении.
Если начертить равносторонний треугольник АВС, провести
дуги ВС с центром в точке А, АС в точке В, АВ в точке С и потом
скруглить углы, получится фигура равной ширины. Если ее
вращать между двумя касательными к ней прямыми, они
останутся касательными к ней в любой точке при любом
повороте.
На самом деле класс многоугольников постоянной ширины
неограничен. Окружность является предельным случаем такого
многоугольника — если бесконечно увеличивать число его
сторон.
Конечно, подумал Фолкейн, такие катки его изобретения
будут со временем изнашиваться и приближаться к запрещенной
круглой форме; тогда их придется заменять. Только придется ли?
Кто-нибудь вроде Рибо начнет возражать, доказывая, что, как
показала практика, круг — наименее совершенная форма,
результат вырождения многоугольников более высокого порядка.
Как будто у бедных Посвященных недостаточно забот с чисто
теологическими проблемами!
Фолкейн пришпорил фастигу и занял свое место впереди
платформы, торжественно приближавшейся к кораблю.
Перевод с английского А. Александровой